Жемчужина, сломавшая свою раковину

Я ползком добралась до двери и встала, опираясь на стул. Приоткрыв дверь, я услышала шаги — кто-то торопливо уходил в глубь коридора. Держась одной рукой за стену, чтобы не упасть, вторую я прижимала к пульсирующему болью животу.

«Один ребенок».

Кое-как приковыляв к себе в комнату, я стала ждать. Мое сознание было затуманено, поэтому я не ощущала боли. В предрассветной серой мгле я ждала, когда начнется кровотечение. Я знала, что оно начнется.

И новые слезы о новой потере.

Возможно, по моей вине погиб один ребенок Абдула Халика. Но он сам только что убил второго.

Глава 62 РАХИМА

— Так ты хочешь поехать или нет?

Я вздохнула и уставилась на свои ноги. Очень хотелось почесать правую лодыжку, там, где меня укусил комар, но ребра так сильно болели, что наклониться я не решалась.

— Конечно, дело твое, — продолжила Бадрия, — я всегда смогу найти себе помощника. Да и в секретариате, уверена, мне не откажут. Они подберут человека, который сможет делать ту же работу, что и ты. — Бадрия пыталась быть деликатной. — По большому счету мне все равно, поедешь ты или нет.

Но это была неправда. И мы обе это знали.

— Просто хотела предупредить, что уезжаю в Кабул через три дня. Если все-таки решишь ехать, надо будет сообщить Абдулу Халику.

Бадрия успела привыкнуть к моей помощи. Я читала ей вслух газеты, чтобы она могла ориентироваться в политических событиях, и документы, которые депутаты обсуждали на заседаниях. Со мной Бадрия действительно начала чувствовать себя парламентарием. Можно подумать, она сама принимает решения, как будто нет того мужчины в сером тюрбане, который диктует ей, какую поднять табличку — зеленую «за» или красную «против».

Как ни хотелось мне огрызнуться и попросить Бадрию оставить меня в покое, я понимала: нужно решать.

«Выход. Я должна найти выход».

Я была на могиле Джахангира только один раз. Через два месяца после того возвращения из Кабула, когда нашла сына холодным и недвижимым, с посеревшими губами. Абдул Халик долго сопротивлялся: существует поверье, будто мертвые могут видеть живых обнаженными, поэтому он считал, что негоже его жене посещать кладбище. Я, конечно, не верила в подобную несуразицу, но даже если это и правда, мне все равно. Я попросила Джамилю замолвить за меня слово, прекрасно понимая, что играю на ее симпатии ко мне и некотором чувстве вины за случившееся. Но я должна была увидеть место, где лежит мой мальчик. Не знаю, каким образом Джамиле удалось уговорить нашего мужа, но Абдул Халик разрешил мне поехать на кладбище в сопровождении Гулалай-биби и одного из своих охранников.

Моя свекровь и я стояли над холмиком, обозначенным именем «Джахангир». Протяжный вой Гулалай-биби, точно крик раненого животного, разносился над притихшим полем. Точно так же старуха выла два месяца тому назад. Я молчала. Все мои слезы были выплаканы. Больше у меня не осталось ни слезинки.

— О невинное дитя! — причитала свекровь. — Невозможно поверить, что твое время истекло, что это был твой насиб. Аллах Милосердный, мой бедный внук был еще слишком маленьким, чтобы так скоро забирать его!

Я смотрела на могилу и не верила своим глазам. Неужели эта горстка земли — все, что осталось от моего ребенка?! Как такое возможно?

Но это было именно так. Завывания Гулалай-биби рвали мне сердце. Мне хотелось погрузить руки в землю, нащупать руки моего сына и почувствовать, как его маленькие проворные пальчики вцепляются в мои. Мне хотелось лечь рядом с ним, свернуться калачиком, обнять и шептать ему на ухо, что он не один, что мама с ним и ему нечего больше бояться.

Я начала плакать. Сначала беззвучно, потом все громче и громче, настолько, что Гулалай-биби услышала мои всхлипывания даже сквозь свои собственные вопли.

Она повернулась и смерила меня ледяным взглядом.

— Я ведь тебя предупреждала: веди себя прилично! Ты привлекаешь слишком много внимания.

Я попыталась успокоиться и почувствовала, как разрывается грудь от попытки удержать всхлипывания.

— Прекрати! Это грех. Не устраивай тут сцен, имей уважение к мертвым. К тому же на нас люди смотрят.

Никто на нас не смотрел. На кладбище мы были одни. Маруф остался возле машины дожидаться нашего возвращения. Я проглотила застрявший в горле ком и, подняв голову, уставилась в голубое небо. Три красногрудых зяблика кружили над нами, то взмывая вверх, то падая почти до земли. Покружив немного, птицы опустились на стоявшее неподалеку от нас дерево. Зяблики разливались звонкой трелью, хлопали крыльями и поглядывали в нашу сторону своими шустрыми глазками так настойчиво, что мне стало казаться, будто птички специально стараются привлечь мое внимание.

Гулалай-биби достала из кармана юбки горсть хлебных крошек и высыпала их на могилу Джахангира, затем зачерпнула еще и посыпала на соседнюю могилу, потом, сделав несколько шагов влево и пропустив одну могилу, высыпала остаток на следующую.

— Шехр-ага-джан, — вздохнула она, — да упокоят тебя небеса!