Жемчужина, сломавшая свою раковину

«Аллах наказал Шекибу. Поэтому у нее нет ни мамы, ни папы. Иди читай молитвы, иначе Он и тебя накажет».

Глава 7 РАХИМА

Прежде чем состоялся мой первый самостоятельный выход в большой мир, мама-джан продержала меня дома неделю, дав возможность привыкнуть к мысли, что отныне я — мальчик. Она терпеливо и настойчиво поправляла моих сестер каждый раз, когда они называли меня Рахимой. То же относилось и к нашим двоюродным братьям, которые никогда прежде не видели бача-пош. Те бежали домой и рассказывали матерям, что вместо двоюродной сестры у них теперь есть брат Рахим. Мои тетки, выслушав новость, саркастично ухмылялись и покачивали головой. Каждая из них родила как минимум двоих сыновей — продолжателей рода, — и у них не было надобности делать из дочери бача-пош.

Но мама-джан не обращала внимания на их насмешки. Как и на ворчание свекрови — бабушка злилась, что нашей семье пришлось обратиться к традиции бача-пош.

— Нам нужен мальчик, — коротко отвечала мама-джан.

— Хм, лучше бы ты просто родила мальчика.

Мама-джан хмурилась, но прикусывала язык, не желая вступать в пустые препирательства со свекровью.

На отца произошедшее, казалось, вообще не произвело никакого впечатления. После того памятного разговора с мамой-джан он ушел из дома, а через пару дней вернулся усталым и мрачным. Усевшись посреди гостиной, папа-джан свернул сигарету и закурил. Густой сладковатый дым пополз по комнате. Мы с сестрами замерли на пороге, когда вошли в дом и увидели отца сидящим в гостиной. Папа-джан выдохнул огромный клуб дыма и посмотрел на нас. Мы уставились в пол и едва слышно пробормотали «салам». Папа-джан, прищурив глаза, некоторое время изучал нас сквозь дымную завесу и наконец заметил, что одна из его дочерей выглядит не так, как раньше.

— Она все-таки сделала это, — вот и все, что он сказал.

И лишь тетя Шаима нашла слова поддержки, в которых так нуждалась мама-джан.

— Раиса, а что еще оставалось делать? Твой муж, похоже, окончательно рехнулся, так что на него рассчитывать не приходится. Твои родственники заняты склоками друг с другом, их тем более бессмысленно просить о помощи. Старших девочек ты не можешь отправить даже в школу, не говоря уж о походах на рынок. Кроме того, так будет лучше и для самого Рахима. Подумай, ну какие возможности у девочки в нашем мире? Вот увидишь, Рахим еще будет благодарен тебе за то, что ты для него сделала.

И вот настал день, которого мы все ожидали с большим волнением. Я должна была пойти на рынок за мукой и маслом. Мама-джан сунула мне в кулак несколько купюр и, проводив до калитки, осталась стоять там, с тревогой наблюдая, как я шагаю по нашей узкой улочке. Сестры выглядывали из-за ее спины. Прежде чем свернуть за угол, я обернулась, уверенным жестом вскинула руку и помахала маме-джан, изо всех сил стараясь убедить ее и себя, что волноваться не о чем, я непременно справлюсь со своей задачей.

Центральная улица нашей деревни почти полностью состояла из магазинов и мелких лавчонок. Посуда. Детская одежда. Бакалейные лавки, забитые мешками с рисом и сушеным горохом. Разноцветные тенты, натянутые над входом в магазины, расположенные на первых этажах двухэтажных домишек. На балконах второго этажа сидели старики и поглядывали на снующих внизу прохожих. Женщины, как правило, двигались по улицам целеустремленно и быстро, мужчины же, напротив, выступали неспешно и с достоинством.

Я переступила порог лавки, в которую не раз заходила и прежде.

— Салам, сахиб[9]-ага! Скажите, сколько стоит килограмм муки? — спросила я. Помня наставления мамы-джан, я старалась держаться как можно увереннее: голова поднята, плечи расправлены. Правда, мне никак не удавалось заставить себя взглянуть в глаза мужчине, мой взгляд скользил по полкам у него за спиной, где громоздились разноцветные консервные банки и ярко разукрашенные картонные коробки.

— Пятнадцать тысяч афгани, — бросил он, даже не взглянув на меня. Не так давно килограмм муки стоил сорок афгани. Деньги обесценивались так быстро, что торговцы едва успевали менять ценники.

Я прикусила губу. Цена была в два раза выше той, которую он называл в прошлый раз, да и то мама-джан жаловалась, что это слишком дорого.

— Простите, но даже эмир не смог бы купить вашу муку за такие деньги. Как насчет шести тысяч афгани?

— Эй, парень, ты за дурака меня держишь, что ли?

— Нет, конечно! — Он обратился ко мне как к мальчику, и это приободрило меня. — Но, помнится, Карим-ага тоже продает муку, и цены у него едва раза ниже. Просто мне неохота было идти в конец улицы до его лавки, однако…

— Десять тысяч афгани, — отрезал торговец. — И это окончательная цена.

— Я ведь прошу всего один килограмм муки. Восемь тысяч афгани — больше не смогу заплатить.

— Мальчик, не морочь мне голову! — рявкнул он.

Но что еще ему оставалось делать, когда торговля идет плохо, а покупатель не желает платить назначенную цену? Я не сомневалась, он уступит.