Жемчужина, сломавшая свою раковину

Все понимали, что это не пустая угроза. Шагул-биби не из тех, кто бросает слова на ветер. После того как два года назад умер ее муж, она взяла на себя роль главы дома, которую исполняла истово и с наслаждением. Малейшая провинность — и Шагул-биби не задумываясь обрушивала на спины своих невесток тяжелую клюку, с которой не расставалась ни на минуту, хотя в ней не было ни малейшей надобности: старуха прекрасно могла передвигаться и без палки. Шагул-биби прожила долгую жизнь и считала, что, родив пятерых сыновей, имеет право ходить с гордо поднятой головой. Теперь настал ее черед держать в повиновении клан Бардари такой же железной хваткой, как когда-то отец пятерых ее сыновей, с той же жестокостью, которую когда-то она сполна испытала на себе.

Шекиба безропотно позволила женщинам раздеть себя и вымыть. К тому же у нее попросту не осталось сил для сопротивления. Это не очень приятное задание — вернуть человеческий облик тому чудовищу, в которое превратилась Шекиба, — было поручено младшим женам. Потребовались десятки литров воды, чтобы справиться с заскорузлой коркой грязи, покрывавшей тело девушки. Свалявшиеся волосы невозможно было расчесать, их попросту отрезали. Женщины, немногим старше самой Шекибы, проклинали исходившее от нее зловоние, кривили лица и морщили носы. Когда с мытьем было покончено, кто-то из них взялся накормить Шекибу. Ей клали в рот куски и заставляли жевать, поскольку Шекиба не сразу вспомнила, как это делается.

Прошло несколько дней, и способность реагировать на окружающий мир вернулась к Шекибе. Она начала замечать людей, стала понимать, о чем они говорят, и осознала, что ее больше не терзает постоянный голод, Шекиба подняла руку и осторожно ощупала свою коротко стриженную голову.

«Я, должно быть, похожа на одного из моих двоюродных братьев», — промелькнула у нее мысль.

Все тело горело, словно от солнечного ожога, — видимо, мывшие Шекибу женщины с таким ожесточением терли ее мочалками, что травмировали болезненно истончившуюся кожу девушки. На ночь Шекибу отправляли на кухню. Лежа на одеяле в узком проходе между стеной и жаровней, она часто задевала ногами стоявшие на полу чугунки, вздрагивая и просыпаясь от стука. Утром, когда женщины являлись на кухню готовить завтрак, Шекибу отправляли в одну из комнат в задней части дома.

«Мне надоело с ней возиться. Фу, что за уродина».

«Закрой свой рот и веди ее к себе в комнату».

«Ну уж нет. Она и так вчера весь день провела у меня. После нее вонища — не продохнуть. Тащи ее к себе».

Шекиба не обращала внимания на их оскорбительные реплики. Пусть чешут языками сколько влезет, пусть шпыняют из угла в угол, как паршивую собачонку, главное, никто не допекает ее расспросами и не заставляет участвовать в жизни семьи. Но так не могло длиться вечно. У Шагул-биби имелись свои планы насчет свалившейся на ее голову ненавистной внучки.

В доме, в котором жила семья Бардари, была большая общая комната. Здесь все члены семьи собирались для трапезы, здесь днем возились дети. Рядом с общей комнатой находилась кухня, где невестки Шагул-биби иногда вместе, иногда поочередно занимались приготовлением пищи. Вокруг этих двух главных помещений располагались комнаты поменьше — по одной для каждого из пяти сыновей Шагул-биби, их жен и детей. Сама старуха была единственной, у кого имелась отдельная комната.

Шекиба лежала на боку, повернувшись лицом к стене, в одной из комнат, куда ее загнали, выпихнув утром из кухни. Она задремала, поэтому не слышала, как бабушка вошла в комнату, и очнулась, лишь когда старуха больно ударила ее по бедру своей клюкой.

— Вставай, ленивая девчонка! Хватит валяться. Сколько можно, ты уже целую неделю только и делаешь, что дрыхнешь дни напролет. Если твоя безумная мать позволяла тебе бездельничать, то в моем доме этот номер не пройдет.

Шекиба вздрогнула. По мере того как она набиралась сил, ее тело становилось чувствительным к боли, это было, пожалуй, одним из отрицательных моментов выздоровления. Еще удар палкой по лодыжке. Шекиба с трудом подняла отяжелевшую ото сна голову, села и, упираясь руками в пол, попыталась отползти в сторону, подальше от разъяренной бабушки.

— Вся в мать — ленивая и дикая!

Нет, от этой старухи нет спасения. Шекиба окончательно пришла в себя и взглянула на бабушку.

— Ну, что скажешь? — приступила к ней Шагул-биби. — Неблагодарная и дерзкая. Мы взяли тебя в дом, отмыли, кормим, а в ответ ни слова, только и можешь, что сидеть тут и пялиться на меня, словно умалишенная.

— Салам, — неуверенно начала Шекиба.

— Что за поза! Сядь ровно, как подобает воспитанной девочке, веда себя прилично.