Ее преображение началось, едва забрезжил рассвет. Гафур отвела Шекибу в помещение для мытья и первым делом остригла ее длинные густые волосы. Затем велела Шекибе как следует вымыться и надеть одежду, точно такую же, какая была на самой Гафур и остальных женщинах.
Девушка, кусая губу, разглядывала мужские шаровары, недоумевая, как вообще возможно появляться в такой одежде на людях. Но ничего не поделаешь — Шекиба надела шаровары. Застегивая ширинку, она вдруг смутилась и покраснела. Справившись с пуговицами, Шекиба попробовала пройтись взад-вперед. Ощущение было странным. Среди оставленной Гафур одежды она обнаружила нечто вроде короткого корсета, который стягивал грудную клетку, отчего и без того небольшая грудь Шекибы выглядела совсем плоской. Накинув рубаху, Шекиба взялась натягивать кожаные башмаки. Обувь оказалась довольно тяжелой и непривычно сжимала стопу. Шекиба окинула себя взглядом сверху вниз. Затем подняла руку и провела ладонью по своему стриженому затылку.
Нарядившись, Шекиба снова принялась расхаживать по помещению. Как непривычно — длинная юбка больше не сковывает движений. Шекиба прикоснулась к бедрам и ягодицам, ей стало неловко от одной мысли, что изгибы ее тела теперь будут заметны окружающим.
И все же эта одежда давала ощущение какой-то необычной свободы. Шекиба согнула ногу в колене и высоко подняла — сначала одну, затем другую. Она вспомнила, как когда-то ее братья носились по полю в таких же широких штанах.
Гафур отлично понимала, как Шекиба чувствует себя в новом наряде.
— Поначалу странно, но ты быстро привыкнешь. В этой одежде очень удобно работать.
— А что мы охраняем? — спросила Шекиба.
Гафур рассмеялась:
— Так они тебе ничего не сказали? Мы охраняем женщин эмира Хабибуллы.
— Его жен?
— Не совсем. Его женщин. Имеется некоторое количество женщин, с которыми эмир время от времени проводит время. Особенно когда на него находит соответствующее настроение. — Вероятно, у Шекибы был озадаченный вид, потому что Гафур снова рассмеялась и пояснила: — Да, дурочка, мужчины могут развлекаться с несколькими женщинами сразу, и не только с женами. Иногда жен им недостаточно.
Шекиба не была уверена, что поняла, о чем именно толкует Гафур, но промолчала, решив пока не вдаваться в подробности.
Гафур задумчиво разглядывала Шекибу.
— Что случилось с твоим лицом?
Шекиба машинально попыталась повернуть голову так, чтобы скрыть поврежденную часть лица.
— Ожог. Я была совсем маленькой, когда это случилось.
— Хм! А где твоя семья?
— Мама и папа умерли. Братья и сестра тоже.
Гафур нахмурилась:
— Так у тебя совсем никого?
— Бабушка, братья отца. Они отдали меня одному человеку в уплату за долги. А он, в свою очередь, подарил меня эмиру.
— Ясно. И теперь ты одна из нас. Добро пожаловать, Шекиба. Но здесь тебя будут звать Шекиб, поняла? А теперь идем, я познакомлю тебя с остальными.
Гарем эмира охраняли четыре женщины-мужчины. Шекиба стала пятой в отряде, командиром которого была Гафур, вернее — Галиджан: таким было ее настоящее имя. Гафур-Галиджан занимала эту должность не только потому, что была самой рослой и сильной, но и по праву самой опытной. Она дольше остальных работала во дворце и отлично разбиралась в тонкостях придворной жизни. Роль смотрителя ей явно нравилась, видно было, что Гафур гордится тем, как хорошо умеет исполнять свою работу. Шекиба поймала себя на том, что с любопытством вглядывается в лица тех, с кем ей предстоит жить под одной крышей. Гафур, с ее гладкой смуглой кожей и тонкими чертами лица, можно было бы даже назвать миловидной девушкой, хотя опушенная темными волосками верхняя губа и густые брови, сросшиеся на переносице, делали ее больше похожей на юношу, полного сил и желания сделать карьеру.
Гафур родилась в бедной семье, жившей в деревне неподалеку от Кабула, и была отдана во дворец в обмен на корову. Однажды днем, когда мама была занята с младшими детьми, отец подошел к ней и, велев отложить вышивку, над которой трудилась Гафур, тогда еще Галиджан, потребовал следовать за ним. Он сказал, что они пойдут навестить бабушку. Галиджан удивилась, почему мама и братья не идут с ними, но легко отогнала эту мысль и пошла с отцом. Они прошли пару километров до того поворота на дороге, где их поджидал какой-то незнакомец, одетый в серую рубашку и шаровары. Отец приказал ей идти дальше с этим мужчиной, строго-настрого запретив возражать или задавать какие-либо вопросы, а сам развернулся и зашагал обратно в деревню. Поняв, что больше никогда не увидит ни маму, ни братьев, Галиджан кричала и плакала, глядя вслед уходящему отцу.