Жемчужина Тамерлана

Тотчас во все концы степи были посланы солдаты, которые принесли подходящий валун и выбили на нем дату: «апрель, 1391 г.».

– Это священное место должно быть обозначено, – пояснил Тимур своим богадурам. – А мы пойдем дальше.

Через два дня лазутчики сообщили Великому эмиру, что Тохтамыш, спасаясь от гнева своего покровителя, позорно сбежал на Волгу и там разоряет и сжигает города.

Тамерлан ринулся следом, но снова не догнал его.

Разбив лагерь на берегу Волги – он напоминал настоящий город с мясниками, поварами, многочисленными торговцами, – Великий эмир призвал к себе военачальника Оман-шейха, которому доверял, считая толковым стратегом.

– Армию Тохтамыша необходимо остановить, – сказал он, сделав знак шейху, чтобы тот присел рядом с ним. – Чувствую, этот мальчишка испытывает передо мной страх. А это означает одно: он всеми силами будет избегать решающего сражения. Все надежды на тебя, Оман.

Длинное смуглое лицо Омана просветлело, и он сложил на груди широкие ладони:

– Я понял тебя, эмир. Я и мои воины – мы отыщем Тохтамыша.

Тимур задумчиво рассматривал свои искалеченные пальцы.

– Скажи своим разведчикам, чтобы внимательно изучили положение дел в армии противника, – сказал он тихо. – По слухам, сейчас у него вдвое больше солдат, чем у меня. Если это правда, нужно будет подумать, как одолеть его хитростью.

Оман широко раскрыл темно-карие глаза:

– Ты не надеешься победить его силой?

Тимур покачал головой:

– Тебе известен мой принцип, Оман. Если я могу сохранить жизнь хотя бы одному воину, я это сделаю.

Военачальник снова поклонился. Он знал, что Тамерлан его не обманывал. Порой Великий эмир проявлял милосердие даже к врагам, если видел их честность и доблесть. Но не всегда. Тамерлан был способен и на невиданные зверства.

Оман вспомнил хорасанский город Себзевар и содрогнулся. По приказу Железного хромца пленных этого города бросили в канаву и буквально закатали в толщу каменной кладки.

Конечно, кумир Великого эмира Чингисхан тоже славился своей жестокостью, относясь к пленным как к пушечному мясу, но его жестокость порой можно было оправдать военными целями. А Тимур иногда просто получал удовольствие от садизма.

Интересно, как в нем сочетались такие противоречивые качества?

Оман подумал, что сын Тамерлана превзошел жестокостью своего отца, воздвигнув в разрушенном городе пирамиду из черепов. Правда, тогда Великий эмир назвал его дураком… Но при этом его голубые глаза горели необычайным блеском, и военачальники поняли, что Хромец гордится своим отпрыском.