Жемчужина востока

— Халев, которому римский правитель… — и при этом старик плюнул на пол, — возвратил его собственность. Да, я слышал уже о нем. Проводи его сюда!

Араб снова отвесил поклон и удалился, а спустя немного времени, ввел благородного вида юношу в богатой одежде. Бенони приветствовал его поклоном и просил садиться. Халев, в свою очередь, отдал ему низкий поклон, коснувшись рукою лба, по восточному обычаю. При этом хозяин заметил, что у гостя на руке не доставало пальца.

— Я готов служить тебе, господин! — произнес старик сдержанно вежливо.

— Я — твой раб, господин, и готов повиноваться тебе! — ответил Халев. — Мне говорили, что ты знавал моего отца, и я при первом случае явился к тебе — засвидетельствовать свое почтение. Отец мой был Гиллиэль, погибший много лет тому назад в Иерусалиме, о чем ты, вероятно, слышал!

— Да, — сказал Бенони, — я знал Гиллиэля. Это был умный человек, но попавшийся, в конце концов, в ловушку, и я по тебе вижу, что ты его сын!

— Я рад тому, что ты говоришь, господин! — отозвался Халев, хотя по тону хозяина понял, что между ним и его покойным отцом не было большой дружбы, тем не менее, он продолжал. — Имущество мое, как ты, господин, тоже, верно, знаешь, было отнято у меня, но теперь отчасти возвращено мне!

— Гессием Флором, римским прокуратором, не так ли, который по этому случаю заключил многих, совершенно ни в чем не повинных евреев в тюрьму?!

— Неужели?! Вот именно относительно этого Флора я и пришел спросить твоего мудрого совета, господин. Он удержал в свою пользу добрую половину моей собственности. Неужели нет такого закона, который бы принудил его возвратить мне все, что мне принадлежит по праву? Не можешь ли ты, господин, который так силен и влиятелен среди нашего народа, помочь мне в этом?

— Нет, — сказал Бенони, — ты должен почитать себя счастливым, что Флор оставил себе только половину твоего достояния, а не все: права же имеют только римские граждане, а евреи имеют только то, что сумеют добыть сами. Относительно же меня ты тоже ошибаешься: я не силен и не влиятелен, я — просто старый, скромный купец, не имеющий ни в чем никакого авторитета!

— Как видно, теперь настали тяжелые времена для нас, евреев! — заметил Халев после некоторого молчания. — Что же делать, попробую быть доволен тем, что имею, и постараюсь простить моим врагам!

— Лучше попробуй быть довольным и постарайся уничтожить своих врагов! — поправил его Бенони. — Ты был голоден и наг, а теперь богат, за это ты должен благодарить Бога!

Наступило молчание.

— Что же, ты намерен, господин, поселиться здесь в доме Хезрона, т. е. в твоем доме?

— На время, может быть, пока не подыщу подходящего нанимателя, я не привык к городам, так как вырос в пустыне среди ессеев близ Иерихона, хотя сам не ессей, их учение ненавистно мне!

— Почему же? Они не дурные люди. Ты, может быть, знал среди них брата моей покойной жены Итиэля? Добродушнейший старец!

— Да, конечно, я хорошо знаю его, а также его внучатую племянницу, госпожу Мириам!

Бенони чуть не подскочил при последних словах своего собеседника.

— Прости меня, но я не понимаю, как может эта девушка, о которой ты говоришь, быть ему племянницей, когда я знаю, что у него другой родни, кроме покойной жены моей, не было!

— Этого я не знаю, — небрежно отозвался Халев, — знаю только, что лет 19 или 20 тому назад эта девушка была принесена в селение ессеев еще грудным младенцем ливийской рабыней, по имени Нехушта, которая рассказала, что мать девочки, потерпев крушение на пути в Александрию, родила младенца на разбитом судне и умерла в родах, завещав отнести ребенка к старику Итиэлю, чтобы тот вырастил и воспитал ее!

— Так, значит, эта госпожа Мириам последовательница учения ессеев? — спросил Бенони.

— Нет, она — христианка, так как того желала ее покойная мать, которая сама принадлежала к этой секте!

Старик не выдержал, поднялся со своего ложа и принялся ходить взад и вперед по портику.

— Ну, а какова эта госпожа Мириам? — продолжал расспрашивать старый Бенони.

— О, она — прекраснее всех девушек Иудеи, хотя несколько миниатюрна и худощава, кроме того, она мила, кротка, приветлива и образованна, как ни одна женщина!

— Это весьма восторженные похвалы! — заметил старик.

— Быть может, я несколько пристрастен к ней, но мы росли вместе, и я надеюсь, что когда-нибудь она станет моей женой!

— Ты разве обручен с нею, господин? — осведомился Бенони.

— Нет, мы еще не обручены друг с другом, — сказал Халев несколько смущенно, — но я не смею злоупотреблять твоею любезностью и отнимать твое драгоценное время, господин, рассказами о своих сердечных делах! Позволь мне просить тебя ко мне завтра на ужин и, если ты почтишь меня своим посещением, то слуга твой будет тебе за это много признателен!

— Я буду у тебя на ужине, господин, — проговорил Бенони, — так как хотел бы знать, что теперь делается в Иерусалиме, откуда ты только что прибыл, если не ошибаюсь. А ты, как вижу, из числа тех людей, которые умеют держать глаза и уши всегда широко раскрытыми!