Глава седьмая
Бог, где же ты был?
Через три дня я вернулась в школу. Нога почти зажила, и я с головой окунулась в привычный распорядок, радуясь, что у меня столько дел, столько друзей и нет времени на тягостные мысли. Деньки стояли погожие, а с фронта приходили хорошие новости. К концу апреля союзники заняли Берлин. Затем Красная армия освободила Брно в Моравии. Как я гордилась и радовалась, услышав по радио гимн Чехословакии! «Дальше Богемия, – сказала я себе, – а там уж освободят и моих маму и папу»… Я чувствовала себя так странно, слушая гимн. В горле застрял комок, и я мысленно поклялась: «Я чешка и всегда такой останусь».
Союзники освобождали города, и тут хлынули немыслимые сообщения и фотографии из нацистских концлагерей. «Я заставила себя взглянуть, – написала я в дневнике, – так как чувствовала, что должна об этом знать и должна видеть эти ужасы. Я увидела открытые коллективные могилы, где лежали тысячи мертвых. Прочла о пытках и зверском бесчеловечном обращении. Бог никогда бы не позволил этим чудовищам завоевать Европу».
Я по-прежнему цеплялась за надежду, что родители остались в Терезине, где условия были плохими, но не настолько. Я не могла признать – и не признавала, – что мои собственные мать с отцом могли стать жертвами этих зверств.
Мы с Евой писали друг другу почти каждый день: делились тревогами, надеждами и подбадривали друг друга. Рэйнфорды очень нас поддерживали и переживали. «Мы только тогда сможем жить спокойно, – писали они, – когда закончится война и мы узнаем, что ваши родители живы и здоровы».
В воскресенье 6 мая 1945 года я написала в дневнике, обращаясь к родителям: