Жемчужница (СИ)

Именно об этом он и сообщил старику и русалке, тут же загоревшейся глазами еще ярче прежнего. И — погладившей его под столом по ноге. Это Тики заставило слегка зарумяниться с самым что ни на есть довольным видом (из-за чего девушка прыснула) и ответить на ее прикосновение так ласково, как вообще только мог.

Кажется, ум за разум у меня зайдет очень скоро, подумал он мимолетно — и смачно плюнул на это все. Потому что если у него была возможность прикасаться к этой девушке хоть какое-то время, хоть когда-то, хоть как-то — он не собирался отказываться.

Мари предсказывал ему счастливую семью и бытность хорошим отцом, верно? Что ж, это все будет, конечно — и не потому что Тики подчинялся пророчествам или что-то вроде, а просто потому, что так, исходя из нравов и принципов самого мужчины, скорее всего, и произойдет.

Но пока этого нет, и он гладит Алану по ноге поверх тонкой ткани ханбока, а на столе перед лежит карта, которая явно приведет их всех к какому-нибудь приключению, поэтому не стоит об этом думать.

========== Четырнадцатая волна ==========

Чем больше Алана проводила времени на суше, тем больше ей здесь нравилось.

Путешествие на лошадях до Медового Луга, конечно, не привело её в особенный восторг, но то была радость от свободы, наполнявшей её лёгкие подобно порывам ветра, а сейчас она наконец-то начала понимать, отчего же Элайза так любила поверхность. Правда, это были всего лишь крупицы по сравнению с тем, что обязательно ощущала сестра во время своих странствий и блужданий по дорогам человеческих королевств, но даже так Алана с восхищением и трепетом позволяла себе думать, что теперь она хоть на шаг приблизилась к ней — к той, из-за кого началась война.

После того, как Книжник рассказал про древний храм, спрятанный среди водопадов в горах, Тики с Неа тут же согласились свернуть, загоревшись этой идеей, потому то никаких храмов на той тропе никогда не видели, хоть и срезали до Столицы по ней частенько, и Алана сейчас наслаждалась этой поездкой, полностью погружённая в атмосферу леса. На основном тракте этого ощущения не было — ощущения единения с природой, там не было слышно пения птиц так, словно они чирикают у тебя на плече, там не пахло так, будто травы расстилаются прямо у тебя на руках, там не было оглушающей свободы в груди — лишь порыв свободного ветерка. Она ощущала счастье, то самое счастье, когда оказываешься в объятиях своего Отца, своего господина; ей казалось, что ещё немного — и на шее затрепещут жабры, норовя поглотить как можно больше чистого вкусного кислорода.

Если и Элайза чувствовала всё это, то Алана вполне понимала, почему она предпочла океану с его глубинами и тишиной землю, которая приветливо обдавала путников своим тёплым лесным дыханием.

Хотя теперь у нее была возможность поехать в повозке с Книгочеем, девушка выбрала оставаться на лошади. Не потому, что кобыла за эту неделю стала ей как родная, конечно же, а потому что сидя верхом можно было облокотиться спиной на грудь Тики и чувствовать, как иногда он невесомо целует в волосы. Мужчина делал так и раньше, но до этого утра его жест был просто… просто чем-то вроде той ласки, которую он выказывал по отношению к Изу. Однако теперь… теперь, когда все между ними было… иначе, само это прикосновение можно тоже было трактовать по-иному. Наверное, как… как этакий жест сдержанной нежности?

— Ой, а кто это там? — сбивая Алану с мысли, Изу привстал в седле (и как только умудрился, если ему было даже некуда поставить ноги?) и указал их маленькой процессии, идущей чуть вперед каравана, на мелькнувшую серую шерстку, тут же скрывшуюся в кустах.

— Это заяц, — тут же сориентировался Неа, чуть прищурившись, и потрепал малыша по волосам. — Смотри-ка, какой ты глазастый! Охотником будешь, м? Свежая зайчатина… — мужчина мечтательно прикрыл глаза и причмокнул губами, заставив мальчика заливисто засмеяться. В сторону едущего справа от него Маны он упорно не смотрел, не говоря ему ни слова с самого утра. В таверне они только пожелали друг другу доброго утра и приятного аппетита, и на этом диалог заглох, не успев и начаться.

А Мана, кажется, хотел его начать.

Алана шкодливо улыбнулась, чувствуя себя на огромном подъеме — как будто она летит на волне, — и осторожно, почти воровато, погладила Тики по ноге, потому что ей просто нужно было куда-то деть то, что бурлило внутри неё.

Она на суше, в густом лесу, пахнущем травами, как и полагалось нормальному лесу, среди птичьего гомона и разных таинственных шорохов — и с Тики, сидящем у нее за спиной и одной рукой придерживающим ее за талию. Разве смела она мечтать о чем-то подобном? Даже уже оказавшись на корабле в компании белодухих — смела?