Жемчужница (СИ)

Изу потер кулачками глаза и кивнул, чуть улыбаясь и ерзая на попоне, чтобы устроиться поудобнее между ними.

Алану снова захлестнуло нежностью к этим двоим, и она тихо засмеялась, порывисто чмокая малыша к щеку — и кладя Тики на бедро слегка дрожащие от предвкушения пальцы.

Ей все еще казалось все это сном.

Тики любил ее. Любил так, что боялся не сдержать своих порывов и хотел оставить. Но — остался рядом и теперь гладил по боку, едва ощутимо, но так… так… И — улыбался.

— Ну что, будешь разговаривать с Маной про ритуал? — тихо поинтересовался мужчина, обдавая ее ухо горячим дыханием и заставляя облизнуться.

— Д-да, наверное… Просто Мана же… там с Лави, — едва дыша выдавила она. После всех этих признаний, обещаний и прикосновений смущение сковывало ее практически до безъязычья. И — как будто окрыляло вместе с тем.

И это было странно, приятно, потрясающе. Настолько, что заставляло думать: а будет ли также потом? Будет ли также, когда она вновь станет пленницей, но уже ледяных крепостей, а не своей ставшей за эти четыре века даже родной бухты? Будет ли её сердце трепетать, как и сейчас, когда она станет женой Говарда?

Алана длинно выдохнула, заставляя себя избавиться от таких мыслей, потому что это все будет потом — и печаль, и тоска. Потому что сейчас Тики был рядом с ней, и ей было необходимо впитать как можно больше его тепла.

— Между вами что-то случилось? — вдруг тихо спросил Микк, встревоженно заглядывая ей в лицо и кива в сторону Лави. — Просто это странно, что он так…

Алана хмыкнула.

— Он считает меня безумной ведьмой не просто так, Тики, так что я не в обиде, — спокойно проговорила девушка с лёгкой улыбкой, потому что она и правда не была в обиде. Только если чуть-чуть. Совсем чуть-чуть. Из-за того, что он пропал на десять лет, и Алана боялась, что его убили. — Но мне все же неловко подходить к Мане, потому что Лави не сильно дружелюбен ко мне, — она передёрнула плечами. — Я прямо чувствую, как он готов во мне дырку прожечь, — хохотнула девушка, пожав плечами.

— И что же так могло его испугать? — Тики шутливо качнулся, прижимаясь к ней боком, и девушка тихо засмеялась, вскидывая на него глаза. Вспоминать об этом было вообще-то грустно, но что она могла с собой поделать? Эти воспоминания все равно были с ней, и наверное… наверное, ей станет легче, если она с кем-то ими поделится?

— Я корабли топила, — вздохнула она. — У моей бухты лежат на дне двести семьдесят четыре корабля, представляешь? Целое кладбище, которое во многом пополнила я сама. Когда в такие моменты я немного приходила в себя, мне казалось… казалось, вода пропитана трупным ядом.

Тики гладил ее по боку не переставая — и слушал, молчаливо и спокойно, как будто она говорила не о себе, а о какой-то другой русалке. Ласково скользил пальцами по тонкой ткани платья, рождая легкую щекотку, и ни на мгновенье не прервался.

— Мы же с Маной были первыми белодухими, которых ты увидела за много лет, разве не так? — только и поинтересовался он и в ответ на недоуменный взгляд пояснил: — Никто не пришел, чтобы утешить тебя, успокоить. Потому что все боялись за свои жизни, потому что было много дел, и надо было следить за государством… Разве я не прав предполагая это? — Алана качнула головой.

— Все верно. Тогда у меня был только Мари — с Мирандой и другими смельчаками, приплывавшими ко мне, я познакомилась позже. Но Мари ко мне не пустил отец. Боялся, что я могу навредить. Боялся, что я…

— Заклянешь кровь, — мужчина оборвал ее и ласково прижался губами к ее виску, слегка наклонив голову. — Но ведь ты не сделала этого. И потом ты просто расправлялась с потенциальными охотниками, — он ободряюще улыбнулся. — Не знаю, в каком свете это предстает для Лави, если он боится, что ты можешь кого-то съесть, но я определённо не могу винить тебя в твоих поступках. У всего есть корень. Причина. Так меня всегда учили.

Ну почему Тики был таким потрясающим, в очередной раз подумала Алана, закрасневшись и уткнувшись мужчине в плечо, чтобы спрятать смущённый и счастливый взгляд. Изу поднял на неё глаза, лукаво-радостно заулыбавшись, и девушка легко дунула ему в лицо, заставляя мальчика смешно наморщиться и зафыркаться.

Было стыдно признаваться, что отец запрятал Алану в бухте не только потому, что боялся похищения и её смерти, а потому, что был уверен, что она способна будет кого-то убить. И ей было так обидно, так грустно от осознания этого, что большую часть времени девушка просто валялась на камнях, желая иссохнуть и наконец-то сдохнуть. А ещё она пела песни, слушала ветер, который, сжалившись, разговаривал с ней, учил её языкам и чужим обычаям, и болтала с океаном, радостная, что хотя бы кто-то не бросил её.

— Так что не вини себя, хорошо? Лави просто дурак, который слишком много болтает, а очевидного видеть не хочет, — закончил Тики, мягко касаясь губами мочки её уха и рождая в теле трепетную дрожь, истомой ложившуюся в животе и согревающую внутренности.