Жемчужница (СИ)

Алана не спасла никого. Даже Элайзу, которая примчалась к той самой лачуге, которая слегла от горя, а потом и умерла вслед за любимым мужем. А ведь если бы Алана была способна пробудить свои силы в первый день — в тот самый день, когда их только похитили, — то ничего бы и не было.

Лави вдруг громко рассмеялся, зло стрельнув глазом в сторону Неа, и вцепился пальцами в руку охнувшего Маны с таким гневным выражением на лице, с такой ненавистью в ядовитой улыбке, что воздух тут же засверкал и затрещал, разрываемый огнём, срывающимся с волос и плеч тритона.

— Да пошли вы все, — выплюнул он, поднимая руку Маны и сжимая его так, что тот болезненно скривился, и Алана, испугавшаяся, что мужчине сейчас сломают руку, в тот же миг бросилась вперёд, отталкивая Уолкера и собирая все свои силы, чтобы призвать капли воды к Лави и обездвижить его незримыми оковами.

Краем глаза она заметила, как вскинул руки взбесившийся Неа и как Книгочей взволнованно нахмурился, явно не зная, что делать.

— Вот видишь, — желчно протянул вдруг Лави с широкой едкой ухмылкой. — Ты настолько сильна, что способна топить корабли одним мановением пальцев, обездвиживать людей в одно мгновение… ты способна заклинать кровь! — гневно выкрикнул он, заставляя Алану пошатнуться и отступить на шаг. Нет, нет, нет, умоляю, пожалуйста, нет… — Но ты никого не спасла! Какого манты именно ты не сдохла?! Почему выжила именно ты?! Лживая зазнавшаяся тварь! — парень вспыхнул словно свечка, и все водяные оковы испарились, не выдержавшие жара его бешенства.

И — столп огня устремился на замершую в страхе Алану.

Охотники тоже пускали огонь совсем рядом с ними, иногда опаляя им хвосты и волосы.

Картинки заплясали перед глазами, в нос ударил душный запах горелой плоти (Хъянду выжгли глаза, а Энку, уже почти мёртвую, бросили в горящие угли — и она постепенно сгорала, покрываясь сушёной чешуей, и эта удушающая вонь забиралась в нос и едким дымом скребла под веками, а Энка всё лежала и лежала, не способная даже перевалиться на деревянный пол), и Алана, потеряв способность сдвинуться, застыла на месте, дрожащая и хоронящая в себе крик, как когда-то давно, когда пыталась кого-то спасти, а огонь также ударил где-то рядом с ней, опалив бок и заставив прирасти к полу.

Но вдруг кто-то стремительным ветром возник перед ней, заслоняя от опасности.

— По-моему, тебе стоило бы остыть, — заметил Тики, и бывший этим самым ветром, неудержимым и холодным, успокаивающим пылающую от одного только воспоминания о будущей огненной стихии кожу. — А то ты слишком разошелся.

Он взмахнул рукой, и Лави, все такой же пылающий и сердитый, с воплем полетел в озеро, пролетел сквозь водяную стену храма, разверзшуюся огромной дырой и тут же снова затянувшуюся. От вскипевшей воды пошел пар, но тут же все и успокоилось. Тики прижал Алану спиной к своей груди и сцепил руки в замок у нее на животе, мягко кивая прячущемуся за Книгочея Изу и разрешая ему подойти.

Ребенок тут же подскочил к ним и обнял девушку за талию, заставив вздрогнуть, окончательно ломаясь, и беззвучно расплакаться.

— Тебе стоило бы поговорить со своим внуком, Панда, — Неа сердито сверкнул глазами, решительно подходя к раненому Мане, и обернулся на тяжело вздохнувшего Книгочея через плечо. — А то он так в приступе бешенства всех наследников императорских перебьет за то, что они с Аланой одной крови. «Разберись со своим братом», — иронически передразнил парня он и сердито нахмурился, — вот это уж точно никак его не касается. А свою мамашку я в обиду не дам.

Алана всхлипнула, срываясь на смешок — поняла, что звания «мамашки» удостоилась именно она, и обернулась к Тики, утыкаясь ему носом в шею и снова давая волю слезам.

Лави осадили, но не слишком-то и заслуженно, на самом деле. Потому что он был очень даже прав, и этого никоим образом не изменить. И потому что он первый и единственный, кто осмеливается сказать об этом вслух.

Кто всегда был достаточно смел для этого.

Наверное, отец тоже чувствует нечто подобное по отношению к ней. Но он все-таки отец, который ее прежде всегда лелеял — первый почти сто лет жизни — и… наверное, у него немного другие чувства. Может, ему немного и жаль ее — правда, Алана всегда ненавидела эту жалость окружающих по отношению к себе, но все же… что значит одна она против восьми сыновей и одиннадцати дочерей, которые умерли из-за того, что она была слишком слаба?

Алана до крови прикусила губу в который раз за эту бесконечно долгую летнюю ночь и подумала о том, что с любовью отца сваливать все проблемы с больной головы на здоровую убедить его, что океану не нужна увечная Верховная жрица, будет до смешного просто.

Верховная жрица, которой и жрицей-то быть нельзя просто потому, что она способна уничтожить всё морское царство в приступе истерики.