Жемчужница (СИ)

— Все в порядке? — его голос пролетел между ними едва слышным шепотом, и больше никто, наверное, не услышал этого откровенного в своей простоте вопроса.

Парень качнул головой.

Нет, не в порядке. С ним определенно все было не в порядке, потому что ноги словно сводило судорогой, а спина только-только стала оттаивать.

Однако брату об этом он говорить не стал — вместо этого обернулся к сидящему с другой стороны Лави и тихо поинтересовался:

— Кто это пришел с царем?

Дик поморщился и неприязненно отвернул голову от словно бы отлитого из серебра тритона.

— Говард Линк, — выплюнул он неслышно. — Кандидат в нареченные нашей ведьмы.

Надо сказать, отец и дочь рассматривали друг друга долго. Мариан — с едва заметным в его будто сомнамбулическом состоянии удивлением, а Алана — с хорошо скрываемой обидой и неприязнью. Теперь, находясь ближе, Мана отчетливо это увидел.

То, как напряжены ее плечи, как сжаты в кулаки руки (чего не видно было через стол), как непокорно вздернут подбородок…

— Кажется, она разозлилась еще сильнее из-за того, что царь притащил Линка с собой, — едва слышно шепнул Лави Мане и почти незаметно покачал головой. — Как бы все не накрылось…

— А может накрыться? — испуганно выдохнул мужчина, чувствуя, как тут же его руку аккуратно сжал Неа, словно бы вселяя свою уверенность и поддерживая — будто прекрасно понял всё, о чём думал его брат.

Лави неприязненно приподнял уголок губ, но больше своё отношения никак не показал. И тут Мариан вновь заговорил на имперском, не давая тритону раскрыть рот:

— Сначала я хотел просто забрать тебя, — Алана хмыкнула, закатив глаза, на что царь никак не отреагировал, — но теперь…

— Что же изменилось? — едко перебила его девушка, так и не вставая со всего места, но цепляясь острым взглядом за лицо Мариана, который ужасно напоминал своей спокойно-наплевательской покровительностью саму Алану, когда она только появилась на корабле.

— То, что ты сбежала? — пожал мужчина плечами, всё же направляясь ко столу под напряжённые взгляды всех присутствующих. — Хотя всё же то, что океан ослушался моего приказа, когда отпустил тебя, — его голос вдруг приобрёл грозные нотки, а бордовые глаза, словно самое дорогое вино из дворцовых погребов, сердито заискрились.

И вот тут Алана гневно зашипела, удивляя Ману своим порывом:

— Ты вечно забываешь, что океан не твой слуга, а наш бог, отец.

Мариан, однако, лишь покачал головой, словно его её слова совершенно не интересовали, и присел на стул, оглядывая одним глазом (на второй половине лица у него была маска) всех.

— Лучше познакомь меня со своими друзьями, милая, — устало попросил он, и Мана вдруг подумал, что… что этот человек такой же, как и Алана.

— Я не милая, — девушка неприязненно скривила губы и сердито вскинула подбородок. — Но раз уж ты никого еще не убил, — здесь в ее словах Мане явственно послышалась неприятная горечь, — добро пожаловать в семью.

Эта последняя фраза как будто уронила на начавший было разгораться огонь толстое покрывало. В зале воцарилась мертвая тишина, и даже Говард Линк, стоящий на спиной своего царя как будто перестал пытаться заморозить окружающих взглядами.

Такое ощущение, что она ждала этого дня только для того, чтобы выместить свои злость, обиду и разочарование, вдруг отчего-то подумал Мана, внимательно вглядываясь в лица окружающих его людей. Чтобы сказать все то, о чем молчала четыреста долгих лет.

-…в семью?.. — голос Мариана, на тихий и какой-то ошеломленный, показался Мане слишком густым и громким.

И — почти угрожающим.

Вот только Алану подобное, казалось, нисколечко не задела. Она криво усмехнулась и развела руками в стороны, как бы охватывая весь стол со всеми сидящими за ними людьми.

— В семью твоей старшей дочери, — пояснила она спокойно. — Ты еще помнишь, Элайзу, верно?

Лицо царя исказилось, и Неа, сидящий рядом, сильнее сжал руку Маны — как будто сам напитывался от него силы и храбрости и готовился в любой момент вскочить и броситься на защиту того, что ему дорого.

Вот только злости в этой гримасе не было.

— Этого не может быть… — выдохнул Мариан, и столько было в его лице горечи и злости, словно он не желал вспоминать обо всем этом. О том, что в его семье осталась лишь одна Алана.

Однако девушка ядовито усмехнулась, чуть приподнимаясь над столом и становясь похожей на разъярённую кошку, которая была готова в любой момент прыгнуть на обидчика и расцарапать ему лицо, и, холодно улыбнувшись, пугающе-ласковым голосом поинтересовалась:

— Почему же?

И это было дико: дико наблюдать за тем, как обычно спокойная и приятная Алана сейчас угрожающе буквально нависла над потерянным царём, ошеломлённость которого выдавала лишь его чуть опущенная нижняя губа.

— Потому что Элайза умерла, — сглотнув, сердито зашипел Мариан.