Жемчужница (СИ)

— Старшего братика теперь вообще ни во что не ставят, — запричитал он, закатив глаза, и покачал головой. — Я сам, я сама… — забубнил мужчина себе под нос под смешки Аланы и юноши и устало вздохнул, взглянув на них. — Отлично. Ладно, пошли, «я сам», до комнаты тебя доведу, — проворчал Тики, двинувшись по коридору, и девушка метнулась за ним, желая не только как можно дольше не возвращаться в свою просторную одинокую спальню, но ещё и понежиться в объятиях Микка перед сном.

Мужчина, на которого слишком много свалилось в последнее время (начиная внезапным длинным сном Аланы и заканчивая скорым приплытием Мариана), позволит же ей немного понежиться в своих руках, да? Она метнула взгляд на всё ещё нарочито сердитого Тики, бубнящего что-то про слишком быстро вырастающих младших, и растерянно подтянула к себе пузырь, как вдруг мужчина, слегка обернувшись к ней, мягко улыбнулся и крепко сжал пальцами её ладонь.

Могло ли это значить, что и сам Микк, уставший за несколько дней так, что еле переставлял ноги, тоже желал понежиться в её объятиях?

И если это было так, то как Алана вообще смела отказать ему, не правда ли?

Она мягко рассмеялась, улавливая непонимающе-любопытный взгляд Вайзли, и задорно показала ему язык, думая о том, как через несколько минут наконец обнимет Тики так крепко, что тот со смехом зажалуется на то, что кое-кто сейчас сломает ему кости.

И когда через несколько минут произошло именно это, Алана ощутила, как сердце, бьющееся быстро-быстро, готово выпрыгнуть из груди от счастья.

========== Четвертый прилив ==========

Мана волновался. Можно даже сказать, мандражировал. Правда, как всегда и обычно бывало, эти волнение и мандраж пришли к нему слишком поздно, а потому на побег времени уже ни капельки не осталось. Да и не мог парень бросить родных, план которых зависел от его внешности.

Ох, подумать только. Скажи кто Мане полгода назад, что кого-то может зацепить его внешность, он бы посмеялся глупцу в лицо. А теперь этот факт оказался не только фактом, но еще и вышел ему боком.

Мана шел галереей, огромные стрельчатые окна которой выходили на побережье, и старался держать спину как можно ровнее, как будто кто-то оттуда, с моря, уже следил за ним и ждал его появления у ворот.

Когда-то давно, четыреста с лишним лет назад, когда дворец только отстроили — а строили его на побережье специально для того, чтобы сиренам легче было попадать через него в столицу Поднебесной — эту галерею сделали входом. Конечно, главный вход был другим. Но эта галерея, она была не просто еще одним способом проникнуть в помещение, этакой запасной задней дверью — нет. Вскоре после гибели Дориана длинное помещение заполонили картины — изображения морских царевен и только-только родившейся императорской четы. А после смерти Элайзы здесь повесили ее огромный портрет и больше никогда не открывали окон.

Однако это не было истинным предназначением галереи. На самом деле она выводила идущего к воротам, за которыми бушевало море. Именно через эти ворота всегда приходили во дворец русалки и тритоны.

И именно сегодня в эти ворота, с трудом открытые впервые за последние четыре сотни лет, должны были войти.

И именно Мана обязался встречать гостей.

Кому вообще пришла в голову эта идиотская мысль отправить встречать этих гостей именно Ману? Ману, который был трусом и стрясся сейчас так, что почти что падал на пол при каждом шаге.

Мужчина перевёл взгляд на последнюю из картин, на которой были изображены Элайза с Рогзом, и со смешком заметил переливы серебряных волос, выглядывающих из-за спины величаво сидевшей женщины. Раньше он никогда не замечал их — этих таких знакомых лунных волос, — но совсем недавно, всего несколько дней назад, Алана со смехом призналась, что почти на каждой картине нарисована и она сама, и после этого Мана на пару с Тики тщательно осматривал каждый холст, с удивлением понимая, что и правда везде серебрятся тонкие пряди волос, которые Уолкер всегда принимал за обычные блики или отсветы.

Однако даже эти мысли не смогли ему помочь успокоиться: ноги как дрожали, так и продолжали дрожать, отчего казалось, что можно упасть в любую секунду. Мана, если честно, именно так и хотел сделать: упасть, забиться куда-нибудь в угол и сослаться на собственное слабое здоровье, не позволившее ему встретить гостей. Устрашающих одним своим упоминанием гостей.

Мужчина зажмурился, глубоко вздыхая и силясь не развернуться, чтобы позорно сбежать в свои покои, и сглотнул, тревожно всматриваясь вдаль, — и его сердце упало в пятки, опаляя внутренности ледяной волной.

По пляжу шли два человека.

Один из них словно бы светился на солнце — весь золотой и красный, его длинные алые волосы, распущенные в беспорядке (траур? прямо как у Аланы когда-то?), горели будто ярким пожаром, а бордовая броня на бёдрах, выгравированная жемчужной вязью подобно рыбной чешуе, сверкала так, что хотелось прикрыть глаза.