Жемчужница (СИ)

Смотреть на Алану ему сейчас совсем не хотелось. Он боялся вновь попасться в сети ее голоса и улыбки, стать ее жертвой и игрушкой, мимолетной прихотью царевны, у которой впереди еще не меньше нескольких сотен лет.

Он не хотел этого. Он просто хотел ее защитить. Но раз уж теперь она может защитить себя сама и не может отказаться ни от одной драки — даже от той, которая грозит унижением для самого Микка — что ж…

Тики побоялся додумывать эту мысль — боялся поставить точку во всей этой странной ситуации, о которой следовало, по-хорошему, сначала подумать, а только потом уже заниматься выводами, а потому он сейчас просто уйдёт. Он ничего не скажет, не посмотрит, ничего не покажет, потому что, если честно, в это мгновение ему просто хотелось… наверное, снести к дракону весь дворец.

— Куда ты? — окликнул его Лави, трогая за плечо и заглядывая в лицо. — А…

Однако Тики его сердито перебил, чувствуя, как внутри вновь поднимается штормовой ветер, как он норовит вырваться наружу, как от злости и плохо скрываемой обиды дрожат руки:

— У меня сейчас нет никакого желания разговаривать с женщиной, которая унизила меня настолько, что даже смотреть на себя противно.

И ушёл, даже не оглядываясь на Алану. Он не хотел видеть её. Не хотел знать, что отразилось на её лице. Да и как он мог знать? Девушка, в которую он влюбился, была хрупкой жемчужиной, которая могла разбиться от любого неверного движения, которая язвила и щёлкала острыми зубами, пытаясь запугать всех вокруг, чтобы никто не притрагивался к ней. Но девушка, сражавшаяся несколько минут назад с Линком, была древней богиней — безжалостной, надменно-покровительственной, прекрасной.

Тики не хотел, чтобы эта великолепная богиня смотрела на него самого.

Коридоры пролетали мимо с ужасающей быстротой, и мужчина не сразу сообразил, что бежит. Бежит — как мальчишка от наказания за выходку. Бежит — и боится, что его догонят.

Он не хотел говорить ни с кем. Никто не должен был повлиять на него, никто не должен был пошатнуть его выбора, указывать ему решение.

Нужно сделать все самому — так ведь было почти всегда. Вот сейчас, Тики подумает и придет к тому, что наконец должен со всем этим делать.

Он любил Алану, этого не могло изменить даже то, что она вот так просто его унизила. Но вместе с тем… она была богиней, и стоило ли ее как-то удерживать? Даже если они поженятся — стоило ли?

В Алане жила девушка, которую Тики полюбил, несомненно. Но также в ней жила древняя богиня, которую он… не боялся — просто не понимал. Не понимал, что ей движет и о чем она думает.

Иногда ему даже казалось, это две души, которые затолкали в одно тело.

Он не хотел сдерживать ее. Если она не в состоянии отказаться ото всех этих сражений и драк, если ей так лучше — хорошо. Но тогда вместе они просто быть не смогут, потому что она раз за разом будет унижать его достоинство перед другими.

А он не желал быть униженным.

А раз так, то… наверное, не стоило ничего продолжать.

Но… но… но Тики так любил её! Он не хотел, не желал отпускать её! Он хотел и дальше просыпаться в её объятиях, наблюдать за тем, как мягко она улыбается, как смущённо отвечает на поцелуи и как хитро щурит глаза, словно бы бросая вызов. Он не хотел терять этого — он желал прожить свою жизнь с ней. Тем более, если уж теперь эта жизнь будет намного дольше, чем планировалось изначально.

…сколько всего произойдёт, если Тики всё же не оставит Алану.

И сколького возможно избежать, если он всё-таки не решится удержать её.

Это всё оказалось таким сложным. Таким неожиданно сложным, что мужчина совершенно не представлял, что делать. Потому что он однозначно желал видеть Алану своей женой — взбалмошной, своенравной, хрупкой, мягкой, но он боялся заковать её силу. Потому что… вспомнилось вдруг, как она на корабле призналась, что человеческое тело словно тесная клетка для неё. Тики не хотел быть этой клеткой.

Мужчина остановился и огляделся. Он уже давно выскочил из дворцовых галерей и теперь в бешенстве и растерянности кружил по прилегающему к зданию саду, не зная, куда сбежать и куда податься.

Но надо было вернуться и все решить. Взрослые люди, даже если чувствуют себя рядом с морскими жрицами несмышлеными детьми, от трудностей не сбегают и другим за себя решать возможности не дают. Но если сам Тики решить не может…

Может быть, загадать?

Мужчина решительно тряхнул головой и направился обратно во дворец. Ему срочно надо было в погреб — туда, где наедине с вином размышлял о чем-то своем царь Мариан. Алана говорила, он силен — сильнее нее, — а раз так, значит, он сможет рассудить, так ли жалок Тики, как себя ощущает, или он все же имеет возможность сравниться с его дочерью.

Ветер доносил, что его ищут, причем, ищут довольно-таки интенсивно (подключили, похоже, даже кряхтящего и ворчащего Вайзли), но Тики знал, что поймать его сложно, если он не желает быть пойманным, а потому… Мужчина хорошенько прислушался к источнику гомона и звучным выдохом послал эхо своих шагов в соседний коридор, не видя смысла говорить сейчас с кем-то еще, кроме царя.