Жемчужный узел (СИ)

Но для Лизаветы это была не байка, а вся её жизнь. И, когда на глаза её навернулись слёзы от осознания, что всё это прошло, Настасья тоже как будто поверила. Взгляд её вдруг стал серьёзным-серьёзным, а потом она, кивнув, словно решаясь на что-то, притянула Лизавету в свои объятия. Тёплые руки, внимание, добрые слова, которые служанка бормотала куда-то в её макушку — всё это лучше, чем пережитые потрясения, слова отца и собственные мысли пробудили в Лизавете запрятанные эмоции.

Она громко всхлипнула и разрыдалась в голос, а Настасья лишь обняла её крепче. Она гладила Лизавету по плечам, пока та плакала, порою невнятно причитая обо всём: о свалившемся на её плечи чувстве вины, о казавшемся неправильным поведении отца, о тоске по озёрной семье — ведь Лад, Ольга и даже Яр за прошедшие недели стали для неё второй семьёй, как бы странно то ни звучало!..

Настасья слушала. Настасья кивала, угукала и делала то, что ей и полагалось: она заботилась о своей господарыне.

Неизвестно, сколько они сидели так, но Лизавета за это время успела выплакать все слёзы. Глаза её высохли, дрожь унялась, сердце наконец успокоилось, и сама она отняла щёку от груди преданной служанки. Та поглядела на хозяйку с сожалением, покачала головой:

— Что же вам пришлось пережить…

И Лизавета застыла, понимая, что Настасья так до конца и не поверила. Словно вторя этому печальному озарению, за окном началась гроза.

28

На следующее утро она проснулась отвратительно, неуместно бодрой. Лизавета хотела ощущать слабость, хотела чувствовать тошноту, давление в груди, боль в висках — она жаждала физических страданий, которые смогли бы заглушить чувства, бушевавшие у неё внутри. Она чувствовала себя преданной, оставленной, брошенной. Она чувствовала себя одинокой.

— Доброе утро, господарыня, — словно почувствовав её состояние, Настасья поприветствовала хозяйку не бодро, а с явным сомнением. — Как вы себя чувствуете?

Она могла бы солгать. Могла бы сказаться больной, спрятаться в этой спальне от всех невзгод. Вот только спальня, её родная комната, в которую два месяца назад она так мечтала вернуться, теперь ощущалась невыносимо тесной. Она стала тюрьмой, в которой Лизавету оставили ждать худшей из возможных казней. Нескончаемой, неминуемой несвободы.

— Всё в порядке, — сказала она, садясь на кровати, и это было наполовину правдой. — На удивление хорошо выспалась, несмотря на грозу.

— Да, гроза выдалась знатная… — Настасья решительным движением распахнула шторы. — Вчера так лило — удивительно даже, что сегодня такая ясная погода. Я уж думала, эти тучи никогда нас не оставят.

Лизавета поморщилась, щурясь от яркого света. Конечно, Яр ведь говорил, что Матери-Природе некогда приглядывать за каждым из своих детей. С чего бы ей создать погоду под стать настроению Лизаветы, которая и вовсе ходила под крылом у иного бога.

— Если хотите, могу подать вам завтрак в постель. Ваш батюшка сказал смотреть по вашему самочувствию — вчера-то вам ой как нездоровилось. Но это всё от волнения, он говорит, это всё временно.

— Конечно, — согласилась Лизавета бесцветным голосом. — Всё временно.

Настасья привычно направилась к шкафу, взглянула на висевшие там разноцветные платья. Для служанки они всегда значили больше, чем для самой Лизаветы, которая чаще всего выбирала одежду, поддавшись чужим уговорам. Вся её одежда словно принадлежала кому-то другому, впрочем, как и вся её жизнь.

Лизавета поднялась, позволила облачить её в простое утреннее платье, убрать волосы: «Что угодно, только не косы». Безропотно согласилась на каплю парфюма за ухом — духи подарил ей когда-то отец, решивший, что она достигла соответствующего для этого возраста. На туалетном столике стояло немало его подарков, начиная редкой косметикой и заканчивая украшениями.

— Спасибо, — поблагодарила она Настасью, когда та закончила.

Из зеркала на неё смотрела прежняя Лизавета. Хрупкое, нежное создание в лёгком платье, не человек — милая кукла. Длинные юбки скрывали ссадины на коленях, оставшиеся после прогулки по лесу, но это ничего не решало: кукла уже была с дефектом, готовая разбиться от всякого неосторожного касания.

— К завтраку уже приглашали?

— Да, господарыня. Я потому и зашла: все уже встали, ваш батюшка просил вас разбудить — сказал, если вы долго проспите, голова разболеется.

Лизавета криво улыбнулась. Ей не было дозволено даже спать столько, сколько хотелось.

— Тогда я пойду, — она подняла руку, когда Настасья шагнула следом. — Сопровождать не нужно. Меня не было не настолько долго, чтобы забыть дорогу в столовую.

Неторопливо, она спустилась в холл. Из-за двери столовой и впрямь раздавались голоса, они звучали взволнованно — мачеха с отцом наверняка обсуждали её дальнейшую судьбу. Помедлив, Лизавета развернулась в другую сторону: родители всё решат и так.