Тем временем Джо сидел дома в гостиной, крутил в руке бокал с бурбоном, позвякивая льдом, и с наслаждением слушал Херби Хэнкока на новой звуковой системе «Бозе», которую только что купил. (Мужчины, которым принадлежит этот мир, одержимы аудиотехникой; не спрашивайте, почему.) Он сидел в своем коричневом кресле, читал газету, пил бурбон и слушал. Дэвид же закрылся в своей детской спальне на втором этаже нашего дома.
Я-то думала, вечер так и пройдет и все будут спокойно заниматься своими делами. Но тут у Лоис зазвонил телефон. Она ответила и позвала меня.
– Это Джо, – беззвучно прошептала она одними губами, а Сильвия Брумман тем временем продолжала, восторженно запинаясь, сравнивать раннее и позднее творчество Генри Джеймса.
Я подошла к телефону на кухне и встревожилась, услышав напряженный голос Джо.
– Привет, Джоан, прости, что беспокою, но у нас проблемы.
– Что это значит? – спросила я.
– Дэвид, – сказал он.
– Дэвид? Что с ним?
– Да, он здесь, – ответил Джо.
– Ты не можешь говорить?
– Нет, – сказал он, – не могу. Думаю, тебе лучше приехать. Мне не помешает помощь.
Лоис заглянула на кухню проверить, все ли в порядке. Разумеется, все было не в порядке; я извинилась, тут же ушла и понеслась домой. Не буду вдаваться в подробности, но тем вечером я уговорила Дэвида позволить мне отвезти его в небольшую психиатрическую клинику в Уэстчестере на диагностику. В итоге он остался там на две недели, много спал и привыкал к антидепрессантам, которые ему прописали. Женщины из книжного клуба звонили и спрашивали, что случилось; я в туманных выражениях объяснила, что у Дэвида с Джо произошла «сцена», и больше ничего не добавляла. Мне не хотелось это обсуждать. Никто не допытывался; все знали, что сын у меня проблемный и мне это причиняет много боли.
Хотя Дэвид до сих пор принимал лекарства – или, по крайней мере, должен был их принимать – в психиатрической клинике он больше не лежал. Последние пару лет он работал в одной юридической фирме, приходил на работу по вечерам, часто с видом весьма потрепанным, но исправно выполнял свои обязанности наборщика текстов. Он по-прежнему ввязывался в драки и потасовки, но без последствий.
Отношения между Дэвидом и Джо так и остались натянутыми, но мы уже привыкли. Однако угроза насилия исходила не только от нашего сына; Джо угрожали и другие, и он порой задумывался, что в нем было такого, что люди заводились.
Однажды ему прислали такое письмо:
Джо вызвал полицию – я настояла; вечером приехали двое патрульных полицейских из Уэзермилла, и он смущенно изложил, в чем дело. Чем больше он задумывался о случившемся, тем меньше ему верилось, что кто-то действительно может захотеть убить писателя. Писателя-документалиста – да, возможно, хотя и это казалось маловероятным. Но убивать прозаика? Какой смысл? Одно дело политики, актеры, бывшие «битлы» – тут все понятно, эти люди обладали властью в мире, были способны что-то изменить, но автор художественной прозы? На что он способен?
Джо боялся психопатов и испытывал легкое презрение к читателям, которые организовывали форумы в интернете и обсуждали его романы, фанатично выискивали все редкие издания, все время изобретали новые способы как-то к нему приблизиться. При личной встрече он старался держать их на расстоянии, робел, немного побаивался и раздражался, что в его личную жизнь вмешиваются, но вместе с тем ему льстило внимание, всегда льстило, и в глазах появлялся влажный тщеславный блеск.
Однако случись поклоннице оказаться молодой и симпатичной, он тут же оживлялся и откровенно смотрел ей в глаза, наклонялся чуть ближе, вступал в круг, очерченный ароматом ее духов. И всем вокруг было так очевидно, что он делает; он ластился к красивым женщинам, сгорая от желания, а его низкий голос щекотал теплую кожу их шей. Когда это случалось, я часто отворачивалась, шла к бару за добавкой вина, болтала с ректором, если мы были в колледже, или с организатором мероприятия, или с пиарщиком Джо; я становилась спиной к процессу соблазнения, что совершался от меня буквально в двух шагах. Потом мы иногда ссорились, я пыталась его пристыдить, а он утверждал, что я все выдумала, или же соглашался и извинялся, говорил, что осознает свою слабость и ненавидит себя за свое поведение. Но время шло, а поведение не менялось; тогда я попросту стала отворачиваться, когда это происходило. Я стояла и пила из маленького пластикового стаканчика, зачерпывала соус сельдерейной палочкой, зная, что за моей спиной мой муж знакомится с юной и красивой девушкой, своей преданной читательницей.