Жена

Джо даже не встревожился, и это, полагаю, и взбесило Боуна; что за человек этот Каслман, почему его ничем не проймешь? Что надо сделать, чтобы эта великая фигура тебя заметила? Боун пока не знал, что мужчины, которым принадлежит мир, завоевали его не благодаря своему великодушию и не потому, что интересовались окружающими. Они сделали это, потому что они думали только о себе. Они были заняты только тем, что подбрасывали дров в огонь своей репутации, и когда другие люди подходили и спрашивали – а что это вы делаете? – они отвечали: о, я подбрасываю дров в огонь своей репутации. Могу ли я как-то помочь? – спрашивали люди. Конечно, сбегайте за дровишками, отвечали такие, как Джо.

Боун пришел в ярость, хоть внешне этого не показал. Через несколько месяцев он заключил контракт с крупным издательством на написание неавторизованной биографии Джо, и с этого момента между ними установилась неловкость, настороженность, которая так и не прошла с годами. На самом деле, они просто питали друг к другу неприязнь. Боун был вездесущ, как луна, приходил на все чтения и круглые столы, приехал даже на литературный фестиваль в книжный город Хей-он-Уай в Уэльсе, где выступал Джо. Я видела его в первых рядах, он стоял там, такой длинноволосый, в этих своих дурацких очках.

И вот через десять лет после того, как Натаниэль Боун смущенно топтался на кухне нашего дома, я увидела его снова; он сидел, развалившись на диванных подушках в лобби отеля «Интерконтиненталь» в Хельсинки и, как всегда, ждал Джо. От удивления мы замерли и вытаращились на него.

– О боже, – шепнула я; Джо лишь вздохнул. После нашего напряженного разговора между нами ненадолго воцарилось согласие.

– В каждой бочке затычка, – пробормотал Джо. – Что ж, было бы странно, если бы он пропустил эту бочку.

– Да уж, – ответила я. – Подойди к нему. Так надо.

– Здравствуй, Натаниэль, – с притворной радостью подошел к нему Джо. Они обменялись рукопожатиями, Натаниэль поцеловал меня в щеку, и мы некоторое время стояли, оценивающе глядя друг на друга, а потом Джо просто кивнул, пробормотал «рад тебя видеть» и отвернулся.

Знаменитые люди могут себе это позволить. Джо ушел, даже не переживая, что обошелся с Боуном нелюбезно. Мыслями он был уже в другом месте – думал о премии, которую получит завтра вечером в оперном театре, о последующем банкете и вихре всеобщего внимания, о котором мечтают все, но большинство никогда даже близко не достигают желаемого; большинство видят себя на телеэкране, лишь когда их зернистое изображение выводится на монитор камеры видеонаблюдения в аптеке, и даже тогда испытывают легкое головокружение. «Это же меня показывают», – с гордостью думают эти жалкие людишки.

Я двинулась вслед за Джо к выходу из лобби, коротко улыбнувшись Боуну, но потом вспомнила, что Джо пригласил Ирвина Клэя и сотрудников издательства в наш номер на коктейли и закуски. Мне не хотелось там находиться, вести светскую беседу о Джо, премии и различных мероприятиях этой недели, поэтому я свернула в другую сторону и вышла из отеля. У меня была карта Хельсинки, и я пошла по проспекту Маннергейма. В витринах красовался обычный ассортимент – дорогие ткани, сотовые телефоны «Нокиа», крошечные и плоские, как леденцы от кашля. Вечерело, небо уже совсем потемнело – репетиция перед долгой бессолнечной зимой. Я шла по тротуару и вдруг кто-то зашагал в ногу со мной рядом; это оказался Боун, видимо, он следил за мной от самого отеля.

– Джоан, – сказал он, и в голосе его слышалось отчаяние, – здравствуйте! Может, хотите со мной выпить? Мы же в Финляндии, – добавил он. – Прошу, не отказывайте.

Можно подумать, на мое решение мог повлиять тот факт, что мы оба оказались в этой странной северной стране. Впрочем, как ни странно, именно это на него и повлияло. Я представила, как Боун бродит по улицам Хельсинки поздно вечером пьяный, жмурится под фонарями или сидит в баре, и не с кем ему поговорить, и никто с ним разговаривать не хочет. Финский язык иностранцу совершенно непонятен, полон сложных незнакомых звуков; ударение в нем ставится всегда на первый слог, а интонация похожа на утробное мычание. «Мы с тобой очутились здесь, на краю света, – казалось, говорили финны, – так давай напьемся».

Так и я согласилась выпить с Натаниэлем Боуном, потому что никому он больше был не нужен.

Глава пятая

Ладно, допустим, я согласилась выпить с ним не поэтому. Я пошла с ним, потому что мне доставляло тайное удовольствие сидеть за столиком с кем-то, кого Джо недолюбливал и не хотел бы, чтобы я с ним сидела. Хотя я не сказала ему ничего существенного и противоречивого, я все равно испытывала удовольствие. Мы сели в известном ресторане Хельсинки, «Золотая луковица»; из мансардного окна над нашими головами открывался вид на Успенский собор.