Жена Дракона

Она стояла посреди опустевшей церкви, глядя, как батюшка, наклонившись к седой старушке вдвое ниже его ростом, внимательно слушает и сочувственно кивает головой. Катя почувствовала себя липкой и грязной, и почему-то подумала, что она в сотни раз хуже этой благообразной старушки и милого улыбчивого батюшки. Страх сковал её. Она развернулась и почти выбежала из храма.

Впереди замаячил Большой проспект, за ним – Средний. Автомобильный выхлоп обдал лицо тёплой удушливой волной. Всё поплыло перед глазами. Небо, дома, тротуар, бело-голубые глянцевые троллейбусы закружились каруселью. Хватая воздух ртом, Катя привалилась к пыльной стене дома; грудь разболелась от жадного дыхания; едкий пот заливал глаза.

От одного проспекта до другого она шла медленно, осторожно, боясь оступиться и упасть. Всё, что проплывало перед глазами, казалось таким родным и прекрасным: облепленные пылью и копотью дома с бездонно-голубыми окнами, скверы с куцей зеленью, и тесные дворы, подворотни, из которых несло мочой…

Отдышавшись, Катя снова побежала. Вдруг Таня проснётся и не найдёт её… как она только могла придумать такое? Как?

Вот линия, дом, парадная… Катя рванула дверь, с облегчением окунаясь в сырую прохладную полутьму. Стены, неаккуратно замазанные казенным голубым, остатки лепнины, солнечный луч с пляшущими в нём пылинками, под лестницей – детская коляска с грязным козырьком, в которой соседи-алкоголики возили уже третьего ребёнка… Она как будто впервые увидела все это, родное и убогое, как разрушенный деревенский храм.

Катя всхлипом втянула воздух, пропитанный крысиной затхлостью – он легко вошёл в лёгкие, наполнил болезненной любовью к миру. Она ринулась вперед, к Тане, и с размаху влетела во что-то жесткое, как прессованная резина.

Кто-то схватил Катю поперёк тела, зная, что та вот-вот сползёт по стене и растечется на выщербленной метлахской плитке. Она не сопротивлялась, ощутив знакомый запах бергамота и мускуса, неизменно сопровождавший появление участкового. Дракон пах тимьяном и винным уксусом, и иногда едва уловимо – серой. Близорукая от рождения, Катя воспринимала мир букетом запахов.

– 

Катя, что?! – он силился заглянуть в лицо, отливающее голубоватой извёсткой.

– 

Серёжа…

Она дернулась, как от внезапной боли, рванулась прочь, но тут же снова приникла всем телом. Её сотрясла крупная дрожь, зеленые волны качались перед глазами, запах свиной крови лез в ноздри – пережитый ужас не спешил покидать тело.

– 

Катя, что ты, что ты… Перестань.

Она не замечала, что плачет навзрыд, потому что совсем отвыкла от лёгких слёз. Чужие руки гладили по лицу, голове и спине, как ребёнка, хрипловатый голос шептал неразборчиво-нежное… что, если она несётся ко дну, и всё это – лишь агония погибающего сознания? Катя оборвала плач, вскинула голову, рванулась вперёд и, затаив дыхание как ныряльщица, поцеловала его. Губы показались солеными от слез. Помешательство – не подобрать другого слова. Словно не понимала, что делает… и всё понимала. Как будто опухоль лопнула. Она боялась: оттолкнёт, но он ответил на поцелуй и прижал её крепче.

Катя вывернулась из объятий и побежала по лестнице. Щеки полыхали от радости и стыда. Стук каблуков ввинчивался в тишину сонного дома, как автоматная очередь. Где-то глухо залаяла собака. Она влетела в квартиру, захлопнула дверь и без сил рухнула на скамейку. Первым делом сбросила туфли: одна сама отлетела к стене, другую Катя с наслаждением запустила в угол, потом, обрывая пуговицы, стащила промокшую от пота и слёз блузку. Юбка упала к ногам чёрной лужицей. Закутавшись в банный халат, она скользнула в комнату.

Таня спала. Солнечные квадраты высвечивали спокойное личико и мирную ёлочку паркета. Радуга запуталась в подвесках люстры, украдкой ползла по стене к потолку. Катя дотронулась пальцами до губ и тихо рассмеялась.

Дракон

Рука болела невыносимо. Сегодня дракон вернулся раньше обычного и застал их безмятежно поедающими суп из кореньев. Драконы не едят супы. Он взревел, полоснул крыльями воздух. Пыль запорошила им глаза. Защищаясь, она вскинула руку к лицу.

Манерка, в которой кипятился суп, подлетела, подхваченная мощной струёй воздуха, и ударилась о стену. Суп выплеснулся на неё, не задев, к счастью, девочку.

Толстая расшитая ткань уберегла грудь и шею, волосы спасли лицо, но руку ошпарило до кровавой красноты и пузырей.

– 

Спишь?

Девочка подползла, ткнулась лохматой головкой в тёплый бок.

– 

Я принесла снег, – прошептала она. – Приложи, будет не так больно.

Губы дрогнули в беззвучном рыдании. Снег немного облегчил боль, но осознание обреченности не проходило.

А снег все сыпал и сыпал – горький и серый, как пепел.

38