Нет, они все-таки в молодости были лучше. Они не обижали вот так друг друга, не делились на бедных и богатых, на тех, кто живет в особняке, а кто в чужом углу. Степочка что-то перепутал. Или она всю жизнь прожила с какими-то другими представлениями? Или у каждого человека своя память, свой взгляд на прошлое?
— Я пойду, мне тут близко, до свидания, — сказала она Степану, — передавай привет своим. Почти каждый год мы видимся, а я понятия не имею, что у тебя за жена, какие дети, кому ты друг.
Мать не спала. Сидела на кухне в ночной рубашке. На столе в миске, обернутой несколькими полотенцами, хранили тепло оладьи с яблочными дольками внутри. Это были знаменитые их домашние оладьи, которые пекла бабушка, потом мама и она, Лариса, печет, а теперь уже и дочь ее Татьяна. «Не такие уж мы бездомные, Степочка, есть у нас и свои семейные блюда, и воспоминания, и словечки». Тут из памяти вылезла Помулында, топнула ногой в пыльном ботинке, погрозила костлявым пальцем: «Не оправдывайся, не оправдывайся, пробегала свою молодость, продружила и сейчас все молодой хочешь быть, бегаешь. А мать тебя сидит и ждет».
— Давай вместе поедим, — сказала Лариса, вызволяя из полотенец миску с оладьями, — ой, как хорошо пахнут.
— Мне ночью нельзя, — ответила мать, — а ты ешь, тебе еще можно.
Она смотрела на дочь усталыми, переполненными материнской заботой глазами и говорила:
— Ты не сердись на меня, не обижайся, я ведь хочу, как тебе лучше. Ты себя беречь должна. Твой организм войной подорван. Когда был твой самый рост, питания не было, а в школе требования не снизили, заставляли и стихи учить длинные, и задачки тяжелые решать. Школы разделили, гимназисток из вас сделали. А где взять его, это коричневое платье, и эти — фартук черный, фартук белый?
Лариса понимала ее обиды, но зачем об этом среди ночи?
— Все прошло давно, — сказала она. — Войны нет, школы объединили.
— А фартуки остались, — сказала мать.
— Дались тебе эти фартуки.
Мать послушно сменила тему:
— С Полиной все выяснила?
— Ты про что?
— Про ковер.
— Выяснила. Ерунда это. Не о чем говорить. Сказала и тут же подумала: «Нет, не ерунда».
Мать умерла через полгода, в больнице. Соседи вызвали «скорую помощь», они же послали телеграмму. Хоронили на новом, Северном кладбище в морозный ветреный день. Провожающих было немного, все уместились в одном автобусе. Лариса чувствовала на себе осуждающие взгляды соседей и не могла подойти к ним, сказать слово. Мать лежала в гробу, прямая и отрешенная, словно все свои тревоги и обиды оставила на земле, а там, где она сейчас была, всему этому не было места.
«Вот умру, тогда узнаешь».
Лариса сразу узнала, только словами не могла выразить ч т о. Узнала, что такое вина, и не только это. Жил-был человек на свете, и пока он был жив, она была молодой. В тридцать лет молодой, в сорок и в пятьдесят. Но вот не стало матери, и не стало ее молодости. Никому из друзей своих она больше не звонила, когда приезжала, ни к кому не приходила.
Через два года она случайно встретила Шуру в Москве.
— Куда вы все подевались? — спросил Шура.
— Никто никуда не подевался, — ответила Лариса, — все на своих местах, как и ты.
Он не смутился, он даже не стал вдумываться в ее слова.
— А я как-то встретил Полину, она говорит, что это ты виновата, — сказал Шура, — сначала бросила мать свою, потом всех нас.
— Больше она ничего не говорила?
— Ты не обижайся. Заходи, когда приедешь.
— Погоди, Шура, что такое «задемпфированный»? Когда-то ты посоветовал мне в словарях разыскать это слово. Не нашла.
— Что еще придумаешь? Никогда я такого слова не знал и не слыхал даже.
Забыл. А что он еще забыл? И что помнит? Каждый из них помнил что-то свое. И если всем собраться и вспомнить, то сложится довольно необычный рассказ. Рассказ о молодости, которая сама себя не понимает, но старается иногда задержаться в человеке на всю жизнь. И даже выдумка такая существует, что вечная молодость — это хорошо.
Шура забыл, что такое «задемпфированный». И знать не знает, что такое «помулында». Она сама не верила, что есть такое слово. Но вот однажды наткнулась в словаре Даля: «Помулындать — пошляться, пошататься, побродить».
Не очень благозвучное слово. Но зато хорошее дело. Хорошо пошляться, пошататься в молодости. Да и в старости неплохо, если дожил до нее, если есть еще силы верить в вечную молодость и верную дружбу.
ПОВЕСТИ
ЖЕНА И ДЕТИ МАЙОРА МИЛИЦИИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ