Жена и дети майора милиции

В молодости все самое трудное, неумолимое, жесткое шло от свекрови. Она заставляла ее подниматься чуть свет, не давала передышки. Сашку щадила — мужчина, работа опасная, трудная, но к молодой снохе была беспощадна. Тамила плакала, просила Сашку объяснить своей матери, что они отдельная семья и пусть она не лезет, не командует, а то ведь семья может и разбиться. «Разведет она нас с тобой». Сашке такие речи не нравились. «Краснодарский колледж, — говорил он, — это все краснодарский колледж. Таблицу умножения ты там выучила, а вот вежливости не обучилась». Тамила пять лет жила у тетки в Краснодаре, там заканчивала школу, и Сашка долгое время предъявлял этой школе счет. Потом они с Ниной Григорьевной разъехались. В тот год в семье Калачевых родился третий ребенок и появилась возможность переселить Нину Григорьевну в отдельную квартиру. Поздновато явилась эта квартира, Тамила привыкла к свекрови, научилась ценить ее помощь и прямой, колючий характер. Да и помощь ее нужна была. Муза оказалась, не в пример братьям, упрямой, непослушной. Когда подросла, братья вечно ходили в царапинах, приходилось врать во дворе и в школе, что все это кошка, такая, мол, у них в доме живет дикая кошка. Но появлялась Нина Григорьевна, и рыженькая разбойница превращалась в пай-девочку, и не было прекрасней и милей на земле ребенка. И становилось видно, как они странно похожи, эта суровая женщина и маленькая непоседа девочка. Дети были между ними как бы поделены: Муза бабушкина, Василий мамин, а средний, Игорь, Сашкин. Сашка иногда говорил Тамиле: «Уйми своего демагога, нельзя мужчине по имени Василий быть таким многословным» — или про Игоря: «Я из него сотворю на сто процентов положительного человека, только не мешайте мне». Она не мешала, Сашка сам был хорошим демагогом по части воспитания детей: много знал, изобретал, любил всякие теории, но с практикой было у него плоховато: раздражался, мог отпихнуть от себя своего любимого Игоря: «Занудил ты меня, понимаешь, в тоску вогнал». Но мать свою за всю жизнь ни разу не обидел. Эта ровность сыновней любви всегда поражала Тамилу. Нина Григорьевна конечно же обижалась изредка на сына, но это, Тамила была уверена, без каких-либо оснований.

Сашка познакомил их четверть века назад, восторженную, влюбленную, самонадеянную девочку Таню и свою мать, огрубевшую в трудах, с самого его рождения в военном году не знавшую отдыха и счастья. Он учился тогда на первом курсе юридического института в большом уральском городе, мать приехала к нему из Сибири, привезла бедные свои пожитки, сняла комнату — пристроечку на окраине, устроилась на работу в заводскую бухгалтерию. А он жил в общежитии и скрывал от всех, что мать его рядом. С местами в общежитии было трудно, и его бы сразу отправили на жилплощадь матери. Мать не умела жить. У нее в голове не укладывалось, что она бедная, неимущая, она знала одно твердо и бесповоротно: у нас бедных нет, и это не позволяло ей сравнивать на улице или в трамвае свое выношенное пальтишко с чьей-нибудь богатой шубой. Шуба не имела никакого отношения к богатству: богатых у нас тоже не было. Поэтому, когда в бухгалтерии собирали деньги кому-нибудь на подарок или венок, Нина Григорьевна давала больше самого главного бухгалтера. И вообще всю жизнь в ней сидел гвоздь: что-то кому-то надо дать, отдать, подарить.

Таню сын привез к ней издалека. Поехал на работу в пионерский лагерь и вернулся оттуда до срока и с Таней. Лагерь был на юге, в Краснодарском крае, посылали туда вожатыми и воспитателями студентов со всей страны, лучших из лучших. А его и Таню оттуда уволили, с позором изгнали. Он так и заявил матери: «Нас изгнали. Мы любим друг друга, а это нельзя. Это разлагает, это плохой пример подрастающему поколению». Он был влюблен и забыл в этот момент, кому он это говорит.

«Это, безусловно, не тот пример для пионеров, — сказала Нина Григорьевна, — на каждом из вас сейчас по большому пятну. А как их смыть, надо подумать».

«Мы решили пожениться, — сказала Таня. — Поженимся, и тогда все отстанут от нас со своими претензиями и поучениями».

Нина Григорьевна не возражала.

«Никто не спорит, — можно пожениться. Но Саше хорошо бы перед этим закончить институт, получить квартиру и вообще устроиться. Кстати, твои родные знают, что ты собралась замуж?»

Оказалось, что Танина тетка понятия не имеет, что племянница сейчас не в лагере, а далеко от него и собралась замуж.

«Потом я ей, конечно, скажу, — объясняла Таня, — а сейчас даже написать нельзя. Она же сюда примчится. Ей это пару пустяков. Для нее «замуж» все равно что измена Родине, она старая дева и в партии еще с до войны».

«Как это можно замужество приравнять к измене Родине?» — серьезно спросила Нина Григорьевна.

«Очень просто, — ответила Таня, — Родина открыла для меня двери всех институтов, а я не иду в эти двери, а выхожу замуж».

«Ты что же, решила дальше не учиться, решила всю жизнь провисеть на Сашкиной шее?»

Нина Григорьевна довела ее до слез.