Жена и дети майора милиции

И на следствии, и во время судебного заседания Василий глядел на нее с жалостью. Эта жалость была какой-то родственной: как тебе поможешь, если ты сама себя не понимаешь. Она сидела в зале суда за барьером, охраняемая двумя милиционерами, и бесстрашно поглядывала на присутствующих. Суд, как и следствие, не мог добиться от нее ответа, где она пропадала три дня и почему не закрыла, не опломбировала склад. Суд, впрочем, на ответе не настаивал, недостача была выявлена ревизией, свидетели дружно подтверждали халатность в работе, а также заносчивость подсудимой, так что, если бы не тема, которую Василий должен был раскрыть в своем очерке, дело это его внимания не привлекло бы.

В перерыве свидетели оставались в зале. Два милиционера, стоявшие по обе стороны выгородки, привычно несли свою службу. Наверное, Лютикова была в их глазах мелкой преступной сошкой и проявлять бдительность на всю катушку им было ни к чему. Охрана не пресекала разговора, который завязался у подсудимой с уже опрошенными свидетелями. А Василий, чтобы не терять времени, стал профессионально, как он считал, вглядываться в присутствующих. Один из милиционеров был маленький, плотный, с круглым оттопыренным задом, на котором торчала тоже круглая, словно набитая бумагой, кобура. Второго милиционера Василий окрестил «ангелом-акселератом». Это был длинный унылый парень с вытянутым лицом и голубыми очами.

Во время заседания Василий увековечил в своем блокноте всех присутствующих.

«Судья. Около тридцати. Похож на Блока. Обручальное кольцо. Два раза зевнул в ладонь во время допроса свидетелей».

«Два заседателя. Одному лет сорок. Спокоен, крепок, лицо доброе. Костюм, галстук — одежда на выход, праздничная, но чувствует он себя в ней как в скафандре. Второй заседатель стар последней старостью, лет ему на вид под девяносто. Голова и лицо бриты, похож на старую черепаху. Особенно похож, когда поворачивает голову на длинной морщинистой шее в сторону говорящего».

«Прокурор. Толстый, вальяжный. С юмором. Когда Лютикова на его вопрос ответила вопросом: «А что мне было делать, когда эта гоп-компания шабашников уехала и прихватила с собой одеяла и простыни?» — прокурор ответил: «Конечно, кроме как у прокурора на суде, вам не у кого было спросить об этом. — Но тут же спохватился и ответил по существу: — Поселить шабашников в общежитии вам приказал главный инженер. Вот и надо было написать на него докладную генеральному директору вашего комбината. А если бы директор не отреагировал, тогда на него надо было написать докладную в прокуратуру».

Главный бухгалтер комбината исполняла на суде как бы две роли: свидетельницы и обвинителя. Поскольку обвинять подсудимую ей общественность не поручала, бухгалтерша занялась этим в перерыве судебного заседания.

— Я знала! Я тебя предупреждала! — злорадно отчитывала она со своего места Лютикову. — Но ты ведь никого не слушала.

— Не смешите меня, — отвечала подсудимая. — Как вы могли меня предупреждать, если я вас в первый раз вижу?

Бухгалтер, полная, энергичная женщина, чуть не задохнулась от возмущения.

— Ну и нахалка же ты, Лютикова. На волосок от своей гибели находишься, а не сдаешься. Почему тебя судят, почему именно у тебя растрата? Потому что гордыню свою тешила. Умней всех да богаче быть хотела!

Василий усомнился в этих словах, очень непохоже было, чтобы эта большая, с косой на спине Лютикова была богачкой.

— Пусть судья тебя спросит, на какие ты деньги шубу себе из драгоценного меха купила, — продолжала бухгалтерша. — У меня зарплата в два с половиной раза больше твоей, а о такой шубе я и мечтать не могу.

— Могу расписку дать, что дарю вам эту шубу, подавитесь ею, — откликнулась Лютикова.

— Конечно, теперь ты ее кому угодно подарить готова. В тюрьму шубу с собой не возьмешь, там тебе выдадут телогреечку…

На что охрана была индифферентна, да и то кругленький милиционер с раздутой кобурой не выдержал.