Жена и дети майора милиции

В общем, она его предупреждала: жизнь в лагере будет несладкой, так что подумай, прежде чем туда соваться. Но он отнес заявление, и был утвержден, и с середины июня уже жил среди берез и елей. Соловьева правду сказала — в раю. Дети, конечно, были не ангелы, но не хуже, чем в школе. Дети как дети. Только вечером, когда перед отбоем на веранде столовой устраивались танцы, Игорь их ненавидел. Обезьянник какой-то музыкальный. Особенно возмущал один низкорослый лет двенадцати танцор. Партнерша обогнала его в росте, но это его не смущало: щека его была прижата к ее плоской груди, зад пацана в обтянутых брючках был отставлен и торчал круглой репкой. Игорю хотелось подойти к этому безобразнику, взять за плечо и вывести с веранды. Но не мог. Боялся круглозадого, знал: малец может обидеться, побросать в спортивную сумку вещички и отчалить домой. Стоимость билета на электричке до города — двадцать копеек. Обо всем этом сообщил начальник лагеря на первом педагогическом собрании. И еще он сказал:

— Дети с барабанами оглушили нас. Барабан не должен бить без повода.

Это была программная фраза: поменьше трескотни, формализма и очковтирательства в работе. А чего побольше? Танцев до упаду? Того же, чего всегда хватало в призывах: честности, откровенности, уважения, поощрения инициативы и самодеятельности. Игорь не был спорщиком, наоборот, он был приучен не возражать старшим. Никто его, разумеется, специально к этому не приучал, но так само складывается: одни спорят, надрываются, другие слушают. Не так уж легко в споре выявить истину. Тот, кто помалкивает, хорошо это знает, но в этот раз Игорь изменил своему правилу, втянулся в спор с начальником лагеря.

— Я понимаю, что про барабаны вы сказали образно. А вот в прямом смысле: почему нет в лагере ни одного барабана? Даже как-то странно: лагерь без барабана.

— А вам мало шума и грохота? — вопросом на вопрос ответил начальник, и вожатые, воспитатели и другие работники, сидевшие на совещании, рассмеялись. — Барабаны в лагере есть, но нет желающих барабанить. Так сказать, отбарабанили.

Это тоже было не простое, а с каким-то дополнительным смыслом заявление. Начальник лагеря был еще молод, но уже лыс, занимался спортом, был натренирован, но избыточный вес его от этого не уменьшился, маленький начальник был круглый как шар.

— Мы поговорим с вами об этом подробно, — сказал он Игорю, — вот после совещания пойдем к реке и поговорим.

По дороге начальник говорил:

— Я не против барабана. Я мечтаю о боевой и веселой жизни в лагере. Но где кадры? Где вожатые и воспитатели, способные не просто научить барабанить, а куда-то повести? Вот вы лично умеете барабанить?

— Нет.

— А я умею. И могу научить вас и всех вожатых. А вы ребят. Но куда мы пойдем, загудев и забарабанив? В лес по ягоды? На речку? Или в соседний колхоз пугать козу, привязанную к колышку?

— Почему козу? — Игорь не понимал, начальник говорил с ним доверительно, но, кажется, не уважал. — В колхозе можно работать, помогать.

— Можно. Мы там и работаем, верней, дергаем сорняки, отбиваем у ребят не только любовь к труду, но и всяческое о нем понятие. Вам известно, например, что труд как таковой — процесс нейтральный, он не воспитывает?

Игорь этого не знал.

— Рядом с трудом, — продолжал начальник, — должно быть политическое, общественное воспитание, только тогда будет результат. Так, во всяком случае, уверял нас всех Макаренко.

Разговор был полезный. Только почему начальник поучал его одного? Другие вожатые разве это знали?

— Я согласен и с Макаренко, и с вами, что труд в голом своем виде не воспитывает. А что можно в этой связи сказать о танцах? Они для чего? Для одного развлечения или еще что-то дают человеку?

Начальник остановился, голос его прозвучал напряженно и выжидательно:

— Вы, кажется, что-то сказали о танцах? Так что танцы?

— Танцы — плохо, — ответил Игорь, — очень плохо. Мне на этих танцующих пионеров смотреть стыдно.

— Почему стыдно?

— Потому что они дети. Они не могут быть взрослыми, не должны ими быть раньше времени.

Начальник попробовал рассмеяться, получилось у него фальшиво.

— Это у вас просто незрелый взгляд. Не сердитесь на меня, Калачев, но в вашем возрасте задержка в детстве тоже имеет свои минусы. Пора становиться мужчиной, тогда вам не будет мерещиться разная ерунда.

Он обидел Игоря, но и выдал себя. Его тоже беспокоили танцы. Не могли не беспокоить. На берегу было темно. Начальник разделся и, разбежавшись, бросился в воду. Берег ему был знаком, дно реки тоже. Он кричал из темноты, звал Игоря, но тот стоял в нерешительности. Наконец очнулся и медленно вошел в воду.

Когда они шли обратно, начальник говорил:

— Я вас понимаю, Калачев, я ведь столько сил, столько своих лучших надежд отдал этому лагерю. Вот вам не нравятся танцы. А сколько трудов было положено, чтобы выцарапать эту музыкальную установку.

— Она, наверное, себя оправдала, — сказал Игорь, — ведь этими танцами вы заманиваете ребят в лагерь.

— Не надо так строго: другие сегодня дети и танцы у них другие.