Жена Моцарта

— Привет! — обошёл встретившего нас на пороге Антона, даже не затормозив.

Так и держа меня за руку, он методично открывал каждую из высоких, двустворчатых дверей квартиры.

Пока не нашёл, что искал.

— Ну, здравствуй, папа! — замер он на пороге.

— Ну, здравствуй, сын, — ответил ему сильный мужской голос.

Чего я никак не ожидала, так это того, что он будет в инвалидном кресле.

Но примерно так отца Моцарта я себе и представляла: худое лицо, стареющее красиво и благородно. Заострённые болезнью, но правильные мужественные черты. Аристократически выразительные. Скульптурно угловатые. И сложены таким удивительным образом, словно высечены из идеального куска мрамора рукой мастера уровня не меньше Бернини или Микеланджело.

А ещё они были похожи. Они все. Отец, Моцарт, Антон, что вошёл за нами следом.

И пока я всё это отмечала, их отец опёрся на руку женщины, что стояла рядом, и встал, не сводя с меня глаз. Пронзительно-серых глаз, как у Моцарта, но с голубизной, как у Антона.

— Моя жена, Евгения, — поставил меня перед собой Моцарт. — Мой отец…

— Виктор Вальд, — не дав Сергею договорить, склонил тот голову, тряхнув густыми с серебром седины волосами.

От него невозможно было оторвать глаз. Особенно сейчас, когда он встал во весь свой Моцартовский рост. От этой осанки, которая, наверно, даётся или от природы, или муштрой с раннего детства. От разворота плеч. Посадки головы. Изгибов стройного тела. В дорогом лёгком свитере, строгих брюках, он выглядел ненамного старше своего сорокалетнего сына. Но что-то было в нём настолько завораживающее, воистину дьявольское, сатанинское, что я потеряла дар речи.

Или это имя ввело меня в ступор?

«… жаль только Витеньку. Но вряд ли гордый мальчик обратиться к Шувалову, даже если пойти ему будет некуда…» — вспомнила я.

Моя бабушка знала, о чём говорит.

Наши семьи были связаны куда больше, чем мы себе представляли.

— Значит, Виктор? — усмехнулся Моцарт и перевёл взгляд на женщину. Кивком поздоровался: — Алла.

— Да, я тоже с трудом привыкаю, всё время хочу назвать его Сергей, — улыбнулась она. — Вить, сядь. Не надо геройствовать. И заголяй руку. Пора делать укол.

— Мам, — кинулся Антон, когда она стала помогать мужчине сесть. — Не надо!

— Считаешь, меня это унижает? — улыбнулся Виктор Вальд. — Я стар, болен и слаб. Это факт, сын. Это не может унизить.

— Пересадка прошла не очень гладко, — пояснил Сергею Бринн. — Врачи думали, твоя печень не приживётся. Но обошлось. Хотя процесс выздоровления идёт медленно.

— Ничего, я живучий, — улыбнулся мужчина, закатывая рукав.

Я пожалела, что не вижу сейчас лица Сергея. Впрочем, уверена, я бы всё равно не увидела ни одной эмоции, наверняка он снова включил свой покерфэйс.

Антон предложил нам раздеться. Да и простая вежливость подразумевала, что нам надо выйти на время процедуры.

А Бринн на маму совсем не похож, скользнула я взглядом по женщине, выходя.

Моцарт как раз закрыл за нами дверь, когда в коридоре появилась разгневанная Целестина.

— Мы ждём гостей? — метал молнии её взгляд.

— Уж кто-кто, а ты-то должна знать, — равнодушно пожал плечами Моцарт.

— Надеюсь, это ты знаешь, что делаешь, — смерила она его взглядом. — Их нельзя собирать вместе, — покачала она головой и, блеснув кольцом на безымянном пальце, убрала за ухо чёрные как смоль волосы.

Какие же красивые у них с Антоном будут дети, невольно подумала я. 

— И всё же я рискну, — усмехнулся в ответ Сергей.

— Как скажешь. Но считай, что я предупредила, — покачала она головой, и так же стремительно, как появилась, ушла.

Моцарт ласково скользнул рукой по моему плечу, давая понять, что у него, к сожалению, дела, и оставил меня с Бринном.

А тот, как радушный хозяин, повёл меня на экскурсию.

Я первый раз была в его квартире, хотя слышала: это та самая сталинка, что принадлежала его бабушке с дедушкой, и которую его мама оставила, когда уволилась из музея после скандала с монетой, и уехала в деревню.

Та самая квартира, где они жили с его отцом, когда тот приехал к ней из Лондона. Где, наверно, и зачали Антона.

— Давно он приехал? — спросила я.

— Несколько дней назад, — ответил Бринн.

— И давно ты знаешь, что он и есть Вальд, которому приналежит украденная коллекция?

— Боюсь, ненамного дольше, чем ты. Он рассказал мне буквально пару дней назад, когда я сказал, что ни он, ни граф Шувалов всё равно ничего не получат, потому что Моцарт сказал, что вернёт всё Вальдам.

— Какая ирония, — усмехнулась я и протянула Антону перстень. — Спасибо, он очень пригодился. Ты знаешь, что он с секретом?

— С секретом?! — вытаращился на меня Бринн, а потом посмотрел на кольцо.

— В нём тайник. Но осторожнее, раньше там держали всякую гадость, — улыбнулась я. — Чьи-то выпавшие молочные зубы и волосы.

Бринн скривился. Но уверена, как и во мне, тяга к секретам была в нём сильнее, чем брезгливость. Он тоже попробует его открыть. Надеюсь, окажется удачливее меня.

— А Шувалов уже забрал оставшиеся картины из музея? — тут же стал крутить он в руках кольцо.

— Понятия не имею, — пожала я плечами. — И моя мама не в курсе. Но граф серьёзно настроен их вернуть себе.