Жена мудреца (Новеллы и повести)

— Только, пожалуйста, не подумайте, что я собираюсь оправдываться, — сказал Ребаи, стуча зубами. — Ого, для этого нет никаких причин! Отнюдь нет. У меня были самые лучшие намерения — это признают все. Разве я не сам разучивал с ней новую песню?.. Помилуйте, конечно, сам. Да, она еще сидела в комнате с повязкой на глазах, когда я разучивал с ней песню… и знаете, как мне это пришло в голову? Случилось несчастье, подумал я, но ведь еще не все потеряно. Голос у нее остался, и красивое лицо тоже… Так я и сказал матери, она была в совершеннейшем отчаянии. Фрау Ладенбауер, сказал я ей, еще не все потеряно, только следите за ней! И потом, теперь ведь имеются эти институты для слепых, там они со временем могут даже снова научиться читать и писать… И я знал одного, совсем молодого человека, который ослеп в двадцать лет. Но каждую ночь ему снились самые прекрасные фейерверки и всевозможные иллюминации.

Брейтенедер засмеялся.

— Вы это серьезно? — спросил он.

— Ах, что там! — грубо ответил Ребаи. — Чего вы от меня хотите? Уж не покончить ли мне самоубийством? Как бы не так! По совести, я достаточно хлебнул горя на этом свете! Или вы думаете, что это жизнь, господин фон Брейтенедер? Когда-то в молодости человек писал пьесы для театра, а в шестьдесят восемь лет в конце концов так преуспел, что вынужден за несколько жалких крейцеров аккомпанировать всякому безголосому ничтожеству на разбитом рояле и сочинять куплеты… А знаете, сколько я получаю за куплет? Вы были бы поражены, господин фон Брейтенедер…

— Но ведь ваши вещицы исполняют, — сказал Иедек, который теперь шествовал рядом с ними очень серьезно, благовоспитанно, даже с некоторым достоинством.

— Что вам от меня надо? — спросил Брейтенедер. У него вдруг возникло чувство, что эти двое его преследуют, и он не понимал почему. Что у него общего с этими людьми?.. Но Ребаи продолжал:

— Будущность хотел я обеспечить девочке, понимаете, всю ее будущность!.. Именно этой новой песней, именно этой… И разве она не прекрасна? Не трогательна?..

Маленький Иедек вдруг придержал Брейтенедера за рукав, поднял указательный палец левой руки, требуя внимания, вытянул губы и засвистел. Он насвистывал мелодию новой песни, которую Мари Ладенбауер, прозванная Белой Иволгой, пела прошлым вечером. Он насвистывал ее безупречно, потому что и этим искусством владел в совершенстве.

— Дело не в мелодии, — сказал Брейтенедер.

— А в чем же? — закричал Ребаи. Все трое шли быстро, почти бежали, несмотря на то что дорога заметно поднималась в гору. — В чем же, господин фон Брейтенедер?.. Дело в тексте, полагаете вы?.. Ради господа бога, да разве в тексте есть хоть что-нибудь, чего бы Мари сама не знала?.. А у нее в комнате, когда я с ней разучивал песню, она даже ни разу не заплакала. Она сказала: «Это печальная песня, господин Ребаи, но она прекрасна!» Прекрасна, сказала она… Да, разумеется, это печальная песня, господин фон Брейтенедер, но ведь и судьба ее тоже печальна. Как же я мог написать для нее веселую песню?..

Дорога терялась в лесу. Сквозь ветви сверкало солнце, в кустах звенел смех, раздавались голоса. Все трое шли рядом так быстро, словно хотели убежать друг от друга. Вдруг Ребаи снова заговорил:

— А публика, черт побери, разве публика не аплодировала как сумасшедшая?.. Ведь я знал заранее, что с этой песней она будет иметь грандиозный успех! И она была счастлива… все ее лицо прямо-таки смеялось, а последнюю строфу ей пришлось даже повторить. И это на самом деле трогательная строфа! Когда она пришла мне в голову, у меня самого глаза наполнились слезами — вы понимаете, это из-за намека на другую песню, которую она всегда пела.

И он спел или, вернее, продекламировал, особо выделяя рифмы:

Как чудесно было прежде жить, друзья, —
Видеть солнцем озаренные поля,
В воскресенье с милым по лесу гулять
И в его глазах любовь, любовь читать…
Ныне закатилось солнце для меня,
И любовь погасла, как сиянье дня!

— Довольно, — закричал Брейтенедер, — ведь я это слышал!

— Разве это не прекрасно? — сказал Ребаи и взмахнул цилиндром. — Мало кто пишет теперь такие куплеты. Пять гульденов дал мне старик Ладенбауер… вот каковы мои гонорары, господин фон Брейтенедер. А ведь я еще и разучивал их с ней.

А Иедек снова поднял указательный палец и тихонько спел припев: «О, боже, как печальна моя доля — никогда уж не видать мне лес и поле!»