Жена Пилата, или Тайна прокуратора

— До посвящения, — сказала верховная жрица, держа меня за плечи, — ты была дочерью своих родителей. Ты и осталась ею. Ничто не изменилось.

— Все изменилось! — воскликнула я.

— Все и ничего. — Она кивнула Тоту, вероятно, тихо поднявшемуся по лестнице и сейчас стоявшему подле меня. — Паланкин у входа. Тебя доставят домой.

С этими словами верховная жрица набросила мне на плечи накидку из мягкой голубой ткани, повернулась и ушла в храм.

* * *

Конец истории был печальным — я предчувствовала, что никогда не увижу ее снова.

Я покорно позволила Тоту помочь мне сесть в паланкин. А что еще мне оставалось делать? Все и ничего. В чем состоял смысл пережитого мной? Я размышляла об этом, когда рабы несли меня домой. Вне всякого сомнения, я никогда не буду такой, как раньше, вместе с тем я не изменилась. Передо мной открылись секреты мироздания. На миг Исида и я слились воедино, и все же я остаюсь прежней Клавдией Прокулой, возвращающейся сейчас домой к своей обычной жизни, словно ничего не случилось.

Я та же четырнадцатилетняя девушка, и мне предстоит принять важное решение.

Я сжимала в ладони крошечный золотой систрум, подаренный мне верховной жрицей. На какой-то момент я снова ощутила прилив радостного возбуждения, как после посвящения, когда Исида возникла перед моими глазами. Я вздохнула. Приближаясь к нашей вилле, я почувствовала, несмотря на совершившееся со мной чудо, будто мне нет еще четырнадцати лет. Предстояло держать ответ перед отцом.

Едва начинало светать, когда я вышла из паланкина. В доме было темно, свет горел только в библиотеке. На цыпочках я вошла в атриум и замешкалась, не зная, что лучше сделать. Как просто взять и проскользнуть в свою комнату, снять гирлянду цветов, синюю накидку и спрятать их где-нибудь. Все равно в этой предотъездной суматохе никто их не найдет. Зачем кому-то знать, где я была? И папе тоже. Но если я не буду искренней, если не расскажу ему о замечательном событии, произошедшем со мной, тогда вообще какой во всем этом смысл?

— Кто там? — спросил папа. — Клавдия, это ты?

Я еще крепче сжала в руке систрум и, сделав глубокий вдох, толкнула дверь в библиотеку.

Отец оторвал взгляд от большой карты, лежавшей на столе перед ним, и уставился на мой наряд. Карта начала скручиваться, когда он встал со стула, слегка покачнувшись, и закричал:

— Что ты наделала?

Я подумала о пленных, которых он, должно быть, допрашивал, и мне стало их жалко. С дрожью в голосе я ответила:

— Исида позвала меня.

— Ты что, рехнулась?

Я опять сделала глубокий вдох:

— Я должна была пойти к ней.

— Что за вздор ты несешь?

— Исида — королева-мать для всех нас, — начала я. Кончик папиного носа побелел. Плохой знак. Это случалось, только когда он очень сердился. — Она охраняет нас здесь, на земле, и когда мы умираем, то не уходим в какое-нибудь ужасное место вроде Гадеса. Исида сулит покой и радость всем и только просит, чтобы мы верили в нее и поступали лучшим образом.

— А римские боги для тебя недостаточно хороши? — взревел отец,

— Нет, недостаточно. — Я перевела дыхание и продолжила: — Старые боги капризные, как дети, а новые лучше, что ли? Или, может быть, Тиберию поклоняться?..

Папа раскрыл рот от изумления. Воспользовавшись его замешательством, я пошла в наступление:

— Наверное, ты тоже так думаешь. Не оттого ли ты так часто ходишь в храм Митры?

— Что ты можешь знать про Митру? — спросил отец, подавшись всем телом вперед, словно хотел лучше разглядеть меня. Своим вопросом я застала его врасплох.

Я думала о Митре, этом мужском боге, о смелости и братстве. Легко понять, почему он импонировал отцу. У отца было сильно развито чувство долга.

— Митра — это бог воинов, мне запрещено поклоняться ему, — продолжала я. — А Исида — для всех. — С этими словами я взяла его за руку. — Папа, после посвящения луна светила так ярко, она казалась такой близкой, что мне почудилось, будто я теряю рассудок. По венам текла не кровь, а свет, исходивший от Исиды. В кратчайший миг я узнала все, что когда-то было или когда-нибудь будет. Я стала крошечной частицей ее всемогущества.

Глазе отца округлились. Он смотрел на меня, словно видел впервые.

— И что произошло потом?

— Почти все куда-то постепенно исчезло. И богиня тоже. Если стану рассказывать тебе подробно, я все растеряю. — Я беспомощно покачала головой, едва сдерживая слезы. — О случившемся невозможно говорить, это надо чувствовать. Могу лишь сказать, что я видела богиню, как сейчас вижу тебя. Теперь мне ясно, почему Исида привечает бедных, страждущих и больных. Разве не понятно, папа, мы все — частицы друг друга, как листья на одном дереве.

Он довольно долго сидел молча с бесстрастным выражением лица. Потом грустно покачал головой:

— Но почему твой выбор пал на богиню этой блудницы Клеопатры?

— Клеопатра тебе ненавистна, но как бы ты поступил, окажись египтянином, наделенным такой властью, какой она обладала? — Я понизила голос, заметив, как папа покраснел. — Клеопатра считала себя владычицей мира. Разве не естественно было бы для нее взойти на золотой трон при триумфе Антония?