Жена проклятого князя

Стоило Матильде сделать шаг к таверне, швейцар поклонился.

– Buenos días, señora.Bienvenido a Casa Esteban.[1]

– Buenos días, caballero[2], – улыбнулась ему Матильда.

– ¡Oh, lahermosa Donna habla español![3] – просиял кабальеро.

– Un poco, caballero[4], – ответила Матильда и перешла на французский: – Что вы посоветуете заказать?

– Возьмите для начала тапас и сангрию, донна. Позвольте, я провожу вас к лучшему столику!

– Поближе к месту, где танцуют.

– Por favor donna[5]. – Перед ней распахнули дверь, из-за которой слышалось огненное фламенко.

Внутри «Каза Эстебан» была настоящей испанской таверной, полной голосов и звона посуды. Над всем этим летели томное контральто и звуки гитар, маракасов и чего-то еще привычного, испанского. Матильде невольно вспомнились любимые с юности Пако де Лука и Карлос Сантана. Ноги сами собой затопали в такт, пальцы зазудели в поисках кастаньет. Не то чтобы она была прямо профи в испанском танце, всего лишь несколько лет нерегулярных занятий латино, но здесь, в чужом мире, ее внезапно одолела отчаянная ностальгия. По привычной музыке, по привычной еде, по ясным и понятным равноправным отношениям.

Она разглядывала публику, певицу в алом, растянутые под потолком флаги испанских провинций, головы быков и приморские пейзажи на стенах, официантов в традиционных испанских костюмах… Она впитывала запахи специй, паприки и томатов, жареной баранины и винограда… Живая история, как же это интересно! И все же особенно интересна ей была публика. Здесь, о чудо для Франкии, танцевали! Не только испанцы, которых легко было узнать по характерным бородкам и пристрастию к черному и алому, но и франки – в основном мужчины лет до сорока, если судить по нарядам, небогатые дворяне, в основном военные. Встречались и штатские, и дамы под вуалями, одетые дорого и временами вульгарно.

Дамы полусвета? Содержанки? Вдовы? Или герцогини инкогнито? Взгляды, жесты этих дам ясно говорили, что они ищут амурных приключений.

Что ж, Матильде тоже не повредит небольшое приключение. Хотя бы – танцы. Правда, она пока не увидела здесь ни одного свободного мужчины, с которым хотела бы потанцевать. Не считать же того лощеного хлыща, что облизывает ее масленым взглядом, позабыв об испанке не первой молодости? Или вон того купеческого сынка, обвешанного золотом и к своим двадцати пяти отрастившего пивное пузо? Или гогочущую стайку офицеров, все при шпагах и усах, но без признаков интеллекта на лицах?

Пожалуй, придется погодить с танцами и начать с сангрии. А может быть, ею же и закончить.

Она подняла глаза на подошедшего к ее столику официанта, и тут до нее дошло, что толстое брюхо, перетянутое вышитой золотом перевязью, желтые лайковые перчатки с раструбами и шпага с золоченой гардой никак не могут принадлежать официанту. Как и усатая, красная от выпивки, с блекло-голубыми глазами навыкате морда. Явно богатая и благородная морда, простолюдины в Брийо шпаг не носят.

– Ах, ма-амзель, я ср-ражен вашей кр-растой! – Манерный тенорок совершенно не вязался с брюхом. – Потанцуем же и познакомимся п-пближе, моя пр-релесть!

– Нет. – Матильда пожалела, что явилась в это гнездо порока и разврата.

– Ваша скромность, мада… мзель! Красит вас! Не-есказанно! – Пьянчуга покачнулся, оперся на стол и попытался поднять вуаль Матильды.

Она отшатнулась, машинально припомнив своего покойного, недоброй памяти муженька.

– Недотрога! – Пьянчуга захохотал, брызгая слюной.

– Убирайтесь, мсье.

Матильда обдала его холодом, но тщетно. Пьянчуга и не подумал оставить ее в покое. Напротив, он с мерзким причмокиванием потянулся к ее руке, и Матильда со всей ясностью поняла: шевалье Маньяк – это не худшее, что может с ней случиться в этом диком мире. Причем сейчас она будет виновата исключительно сама! Поперлась в неизвестное злачное место, одна, даже не взяв с собой пистолета. Дура, какая же она дура! Впрочем, пока еще есть шанс сбежать, или хотя бы позвать на помощь.

Отдернув руку, она огляделась в поисках хоть одного благородного лица, хоть кого-то, кто мог бы ее защитить… Но компания за ближним столиком пялилась на нее и жирдяя, как на бесплатный цирк. Один из вояк даже ей подмигнул:

– Не ломайся, красотка! У Альбера толстый кошелек!

Черт! Ее принимают за шлюху!

Внутри у Матильды загорелось что-то незнакомое, яростное и не рассуждающее, она сама не поняла, как схватила вазу с алой розой, вскочила и выплеснула воду вместе с цветком в пьяную морду.

Под гогот вояк пьяная морда в обалдении отступила, Матильда тоже отшатнулась, попыталась выбраться из-за стола, путаясь в ужасно длинной юбке, споткнулась и почти упала… Но ее подхватили сильные руки, осторожно поставили на ноги – и отпустили.

– Прошу прощения, мадемуазель, – послышался глубокий, в меру низкий голос. – Этот мсье забыл, чем отличается благородный шевалье от свиньи под забором.

– Ах ты, подлый грязный смерд! – заорал побагровевший пьянчуга.