Жена психиатра. Когда любовь становится диагнозом

Я говорила ровным и сдержанным тоном, глядя ему прямо в глаза. Я не могла быть уверена, что этой твердости и спокойствия мне хватит в следующий раз. Что толку давать себе обещания каждый раз и нарушать их. Все, что я могу, — защищать свое достоинство здесь и сейчас.

Глава 29

Вот и настал Новый год. Всего восемнадцать месяцев назад мне поставили диагноз, и я начала лечение. Я была по-прежнему жива. Процесс отнял много времени и сил. Выздоровление дало мне цель, направление развития и не оставляло времени на то, чтобы впадать в депрессию. Но, когда курс интенсивной терапии закончился, я снова столкнулась с неприглядной реальностью своего брака.

Последняя операция и резко негативная реакция на нее Чарльза высосали мои силы. У меня было чувство, словно я сдала по всем фронтам. Когда по утрам я открывала глаза, первым, что приходило мне в голову, было: «Я хочу умереть». Следом я будто обращалась к небесам: «Помоги мне, мама». И уже с мыслью «Я нужна детям» вставала с кровати.

У меня не было пациентов и, соответственно, не было дохода. Я ждала, когда Чарльз выдаст мне деньги на продукты и средства гигиены, что он делал не чаще чем два-три раза в месяц. Иногда этих сумм хватало всего на несколько дней, и я была вынуждена «прийти за добавкой» с чеками, подтверждая, на что так быстро ушли деньги.

— Чем больше я буду тебе выдавать, тем больше ты потратишь, — любил говорить муж.

Каждый раз, когда нам приходил какой-либо счет, он махал им у меня перед носом со словами:

— Ты собираешься за это платить? Когда ты наконец начнешь зарабатывать? Я устал в одиночку содержать тебя и детей.

Январь выдался морозным. Сосульки на ветвях деревьев были, конечно, красивыми, но не таяли. Замерзшие заснеженные поля стали символом того, что в душе я чувствовала себя холодно и неуютно, словно в тундре. Черный, смешанный со снегом лед на дорогах было сложно заметить, но он был скользким и представлял угрозу во время езды на автомобиле. Казалось, что ощущение опасности не покидает меня ни на минуту. Я была нужна своим детям и, хотя физически делала все необходимое, эмоционально я часто отсутствовала.

В середине января я в качестве психолога начала вести бесплатную группу в расчете на то, что ее участники станут рекомендовать меня своим знакомым и так я наберу клиентов. Это был мой первый шаг к независимости. Я надеялась, что уже через один-два месяца смогу зарабатывать. Это был определенный прогресс, но мой неумолкающий внутренний диалог меня сильно изматывал. Я постоянно думала о Чарльзе и Виктории. Вдобавок я начала принимать антидепрессанты, от которых чувствовала себя заторможенной.

В начале года стало понятно, что умирает один из моих пациентов — Джеб. За восемь месяцев до этого, когда меня только выписали из больницы после пересадки стволовых клеток, он позвонил и сообщил, что болен раком толстой кишки. Потом Джеб переехал в хоспис. Все произошло стремительно. Он выжил в джунглях Вьетнама, но сейчас вступил в борьбу, которую ему было не выиграть. Я навещала своего пациента в хосписе уже не как психолог, а как друг, который хорошо знал его самого и его жизненную историю.

Раненный во время войны во Вьетнаме и ставший инвалидом Джеб появился на пороге моего офиса пятью годами ранее. Из-за раздробленных ноги и таза у него была нетвердая походка. Раны он получил, когда в окопе, в котором он сидел с другом, разорвалась граната. Дело было ночью под Сайгоном. В Штаты мужчина вернулся в самом плачевном физическом и психическом состоянии. Ему периодически мерещились сцены войны: разодранное разрывом тело приятеля, сержант с ожерельем человеческих зубов на шее, отдавший Джебу приказ стрелять по деревне, в которой жили одни старики и дети. И так далее. Воспоминания не давали ему покоя. Он женился до того, как ушел на войну, а когда вернулся совсем другим, жена с ним развелась. Я много работала с пациентом, пытаясь помочь ему примириться с прошлым.

Джеб рассказывал мне об ужасах, которые видел на войне. Не знаю, сколько из того, чем он со мной поделился, я приняла, так сказать, на себя или слишком близко к сердцу. Я не знаю, насколько отсутствие спокойной семейной жизни повлияло на то, что у меня развился рак. Я люблю свою работу и всегда выкладывалась на сто процентов. Думается, что, когда у нас все было хорошо с Чарльзом, мне было легче абстрагироваться от чужого ужаса и боли. Я работала с Дафне, которая в восьмилетнем возрасте наблюдала, как ее мама, истекая кровью, умирала на полу от аневризмы — болезненного расширения кровеносных сосудов. Я работала с Евой, в одиннадцать лет застрелившей свою любимую бабушку. И слушала истории разных людей и переживала, словно сама была участником или свидетелем тех событий. Сколько чужой боли я впитала? Неужели я не сумела оградить себя от влияния трагических историй? Смогла бы я лучше защитить себя, если бы ситуация с моим мужем была бы более благоприятной? В течение многих лет наш брак сложно было назвать тихой заводью или мирным пристанищем.