Чичи наиграла мелодию на своем пианино из оберточной бумаги, затем записала ноты в тетради. Сунув карандаш за ухо, она снова сыграла на беззвучных клавишах. Припев она тихо напевала
Руки Чичи задержались над клавиатурой, пока не придумались слова:
Она торжествующе вскинула руки, затем снова дотронулась до нарисованных клавиш и допела:
Чичи перечла текст и только тогда поняла, о ком она это написала. Она стерла имя «Далила» и заменила его на «Мария».
6
1941–1942
Чичи взяла «Чикаго трибьюн» со стойки регистрации отеля «Дрейк», открыла газету и листала ее, пока не нашла рецензию на выступление своего ансамбля в «Дэнни Галлоуэй представляет», новом ночном клубе у озера.
Джимми Арена влетел в Чикаго со своим SRO-Оркестром на струнах скрипки и проехался на метро на тяге лучших духовых, которые мы здесь видели с тех пор, как Гай Ломбардо[57] весной побывал у нас на гастролях. Примечательны очаровательная Далила Энтвистл и комедийная зарисовка с балеринами на деревянных духовых и характерной певицей Чьи-Чьи.
Чичи посмеялась написанию своего имени (похоже, не родился еще журналист, способный правильно его воспроизвести) и вырвала лист, чтобы отправить Люсиль, та добавит его к своей стопке газетных вырезок с рецензиями со всей страны. Когда у сестры найдется время, она наклеит их в альбом, который уже распирало от рецензий из каждого селения, способного соорудить хоть какое-то подобие сцены, – от джерсийского побережья до самого Феникса.
Джимми Арена и его SRO-Оркестр уже четыре раза продлевали свои первые гастроли, стартовавшие осенью 1939 года. То, что начиналось как трехмесячная программа выступлений, превратилось в поистине бесконечное турне. Ангажементы сыпались как из мешка, и ансамбль процветал. Если от них уходил трубач, немедленно появлялся другой, и так было со всеми музыкантами – ударниками, медными и деревянными духовыми, струнными. Однако, даже несмотря на замены и приток свежей энергии, постоянные разъезды начинали плохо отражаться на основном составе.
Чичи вдохновлялась опытом кочевой жизни и выступлений, чтобы в свободное время сочинять как можно больше песен, а когда не сочиняла и не выступала, шила. В начале этого года она даже написала Барбаре: «Не присылай продуктов, лучше отправь мне отрез тафты!»
Чичи сложила газету. Она направлялась к лифтам в глубине вестибюля, когда из одного из них вышла Далила Энтвистл. Одетая в пальто мягкого коричнево-рыжего оттенка, с бархатной шляпкой в тон и болтавшейся на запястье сумочкой, Далила смотрела прямо перед собой и дрожащими руками натягивала перчатки. За ней следовал носильщик с тележкой, на которой громоздился багаж солистки.
– Куда ты, Далила? – спросила Чичи.
– На восток. Буду ехать на восток, пока поезд не остановится на самом берегу Атлантического океана.
– Ты уходишь из ансамбля?
– Я не могу здесь оставаться.
– Что случилось?
– Спроси у мистера Армы.
– Что он такое сделал?
– А чего он только не делает с каждой встречной продавщицей, официанткой и старшеклассницей?
– Мне очень жаль. Прости. – Чичи чувствовала, что ей следует извиниться за Тони. Как-никак на сцене она была его второй половиной.
– Мне и самой жаль, – вздохнула Далила. – Мне нравился оркестр. И ты мне тоже нравилась.
– Ты поешь как английский жаворонок, просто чудо что такое. Мне ужасно неловко, что так вышло. Могу ли я что-нибудь для тебя сделать? Хочешь взять ноты от своих песен?
– Оставь их себе. Никогда в жизни больше не стану петь твою «Марию». Хоть песня и прелестная. – Далила направилась было к двери, но вернулась. – Знаешь, все эти песни, которые ты пишешь…
– Да?
– Попробуй написать песню для тех, у кого сердце разбито. А то ты расхваливаешь счастье, но все это неправда.
Чичи проводила взглядом Далилу, пока та не исчезла в крутящейся двери отеля. Швейцар остановил такси на Мичиган-авеню, с помощью носильщика погрузил в него багаж Далилы и усадил ее в автомобиль. Водитель захлопнул багажник, запрыгнул на свое место и выехал на дорогу.