Жених моей сестры

– Современные насколько? – уточняю я.

– За последние десять лет.

Господи, я этим не интересуюсь совсем. Абсолютно.

– Я больше люблю классическую живопись, – уклончиво отвечаю я.

Но они не отстают. Меня спрашивают, что интересного я вижу в девиантном искусстве и какова его роль в создании городской среды. А я ничего в нем интересного не вижу. Меня спрашивают, нравятся ли мне стакисты и какие их работы я считаю наиболее перспективными. А я даже не слышала про такое направление. Меня спрашивают, почему я не вложила в портфолио ни одной работы, сделанной с помощью цифровой графики, а я не могу рисовать на компьютере! Я люблю это делать руками, настоящими материалами и на настоящей бумаге!

Поэтому все мои ответы звучат очень скомканно и неловко. И по сдержанным лицам комиссии я вижу, что они не впечатлены.

В завершение собеседования меня благодарят за беседу и в качестве задания просят один из моих автопортретов в цветах сепии перерисовать в стилистике поп-арта. С экрана со мной дружно прощаются, мистер Барнс тоже уходит куда-то, а я еще минут сорок мучаюсь с этим рисунком. Получается плохо, я и сама это вижу.

– Вы скоро? – внезапно спрашивает на русском секретарь. – Вообще-то полчаса дают всего.

– Я все, – отвечаю я, не глядя сую ей этот несчастный рисунок, забираю свою папку с работами и выхожу из кабинета.

И только в лифте понимаю, что забыла попрощаться.

У выхода ждет Яр и сразу же крепко обнимает меня, примиряя с этой ужасной действительностью.

– Ну как ты? – спрашивает он осторожно.

– Ужасно.

– Переволновалась, да?

– И это тоже, но… Все просто ужасно прошло, Яр. Отвратительно! Они хотят совсем не то, что я могу. Им другое надо!

Я немного плачу ему в плечо, потом мы идем в машину, он снова обнимает меня и позволяет выговориться.

– Про Лондон можно забыть, – с горьким смешком добавляю я в конце. – Я даже их речь не могла нормально понять.

– Ясное дело! Потому что все британцы говорят так, как будто у них хер во рту, – с серьезным видом заявляет Яр.

И это вдруг кажется мне настолько смешным, что я хохочу чуть ли не до истерики. Потом медленно дышу, успокаиваясь, и укладываюсь Яру на грудь. Он медитативно поглаживает меня по волосам и шепчет, что они все дураки. А я талант. И чтобы я не смела сомневаться в себе.

– Зато есть один плюс во всем этом, – то ли в шутку, то ли серьезно говорит Яр. – Мне не придется летать в Лондон, чтобы увидеться с тобой.

– Экономия бюджета, ага, – бормочу я, машинально напрягаясь, потому что эта фраза безжалостно говорит о будущем. А я не хочу о нем думать. Зачем? Там все равно нет ничего хорошего для меня.

– Позвонишь своему преподу, Нюта?

– Зачем?

– Про итоги собеседования рассказать.

– А, ну да, конечно, надо, – киваю я. – Но потом. Когда я чуть-чуть успокоюсь.

– А родителям?

– Им все равно, поверь, – машу я рукой. – Они даже и не вспомнили, что я сегодня на собеседование еду. У них все сейчас только вокруг свадьбы вертится…

Я прикусываю язык, но сказанного не вернуть. И это еще одно ледяное дыхание будущего, которое пробирается в наш закрытый мир на двоих.

Он молчит. Я тоже молчу.

– Яр… – наконец шепчу я.

– Да, моя хорошая? – хрипло отзывается он.

– Пожалуйста, увези меня куда-нибудь.

– Куда?

– Туда, где есть большая кровать и где нас никто не побеспокоит.

Он молчит, а потом кивает.

– Поехали.

***

Едва за нами закрывается тяжелая дверь дорогого номера в маленьком, спрятанном от лишних глаз, отеле, как Яра срывает с катушек. Синие глаза голодно вспыхивают, горячие губы хозяйски впиваются в мои, а его рука жестко ложится мне на шею, не давая увернуться от глубокого бесстыдного поцелуя, который больше похож на то, что меня имеют языком в рот.

В голове мутнеет от жаркого, резко вспыхнувшего возбуждения. Мне тоже рвет крышу от нашей острой близости, и я буквально схожу с ума от того, что Яр сейчас бесконечно мой. И не-мой одновременно. Я целую его в ответ горячими злыми поцелуями, трясущимися пальцами расслабляю его галстук и так резко дергаю ворот рубашки, что пуговицы трещат и одна отлетает в сторону. Ничего. Купит себе новую.

– Сумасшедшая, – хрипит Яр, сдирая с себя галстук и отшвыривая его на пол. – Что ты творишь?

– Что хочу! – дерзко отвечаю я, сама себя не узнавая, и внезапно с силой впиваюсь губами ему в шею. В крепкую, пряно и возбуждающе пахнущую шею, прямо в то место, которое не прикроет ни один воротник.

Я оставляю Яру засос. Он не успеет пройти за оставшиеся несколько дней, и я это знаю. Смотрю на него с вызовом, пока он ошарашенно трет наливающееся краснотой пятно, которое будет гореть моим клеймом на его коже. Я чувствую мрачное злое удовлетворение, и мне от этого плохо ровно настолько же, насколько и хорошо.

– Значит так, да? – опасно шепчет Яр, одним рывком прижимая меня к стене. В его синих глазах плещется голодная и безжалостная тьма. – Кто-то решил поиграть в плохую девочку?

– А что если да? – вскидываю я глаза.

Да, я нарываюсь. Я прекрасно знаю это.

Я сама этого хочу.