За три дня, происшедшие после того, как Мадлен довелось помочь в лечении хромого принца, они с этим самым принцем расставались только на ночь – как-то так вышло. Он принял очень близко к сердцу необходимость магического обучения Аделин, да и самой Мадлен, кажется, тоже, и они целыми днями сидели в гостиной и читали книги. Читали по очереди, если Аделин или Мадлен могли прочесть, или им читал принц – если нужно было найти что-то у уже известного им Гвидо Монферратского или кого-то другого из выдающихся деятелей Ордена Луча, что в далёком Фаро, или ещё каких мастеров магических искусств, чьи книги были в библиотеке его преосвященства.
В Фаро пока ещё оставался Жанно – Мадлен связывалась с ним пару раз и рассказывала свои новости – об их жизни в доме его преосвященства Лионеля, о девочках, и о принце – тоже. Жанно усмехался, спрашивал – не обижает ли её принц, и Мадлен честно говорила – даже и не думает, наоборот, от него сплошная польза.
Аделин ходила за принцем хвостиком, пробовала все магические действия, о каких только слышала, большая часть у неё не получалась, конечно же, но она не ныла и не страдала, а махала рукой и говорила – ничего страшного, попробую потом. Это было что-то новенькое в её отношении к жизни – раньше дочь принялась бы плакать и капризничать, а сейчас говорила – ну и что, я и так умею больше, чем Жак-дурак, а он старше меня.
С Жаком, слава господу, поутихло – они не оказывались во дворе разом, и в доме почти не встречались – наверное, госпожа Рокар вняла просьбе и придержала своих старших. Младшие вели себя прилично и не отказывались поиграть с её девочками. Как-то они вместе строили замок, а потом не то защищали его от кого-то, не то ещё что-то с ним делали – и всё было спокойно.
Их занятиями заинтересовалась королева Маргарита – пришла, села в сторонке и внимательно слушала. Потом рассказала – она не маг, но потихоньку надеется, вдруг что-нибудь пробудит в ней способности, вдруг они у неё, всё же, есть? Вот, например, та же Анжелика де Безье, ныне – де Саваж, она ведь почти всю жизнь прожила без способностей, и граф, её отец, уже и не надеялся, а как всё вышло! При этих словах принц хмыкнул и пробормотал, что графиня Саваж – особый случай, её в пример лучше не приводить и её судьбы себе – не желать.
Увы, у королевы Маргариты не выходило ничего. Как и у Мари с Шарлоттой, но принц только посмеивался и говорил – всему своё время.
Раньше девочки не очень-то любили слушать, они хотели что-нибудь делать, Мари – руками, а Шарлотта и Аделин – бегать и прыгать. Теперь же они слушали принца, развесив уши, а у него обычно находилась какая-нибудь занятная история под любую ситуацию.
Более того, вошло в обычай пару часов после обеда проводить в занятиях тихих – кто-то читал, кто-то шил, а королева Маргарита принесла из своей комнаты большую книгу, в которой рассказывалось о том, как содержать себя в чистоте и красоте. Книга прибыла к ней, подобно трактатам о магии, откуда-то с берегов Срединного моря, но образование королевы было намного более полным, нежели у Мадлен, и она читала такие книги свободно. И переводила оттуда фрагменты для заинтересовавшихся Аделин и Мари – Шарлотту Луиза в это время укладывала спать. И на Мадлен поглядывала, и говорила – для вас тоже кое-что есть, если хотите – потом покажу. Мадлен было очень любопытно – что там такое, что не подойдёт девочкам, но сгодится для неё, и она отметила себе – подойти и спросить.
А принц просто принимал участие во всех их развлечениях. Как-то так вышло само собой. И Мадлен, страшно сказать, привыкла к нему, и если его вдруг не было – сразу замечала. Прикидывала, где он может быть, и не заглянуть ли в его комнату. Впрочем, не заглядывала, не дело это – заглядывать в комнату высокопоставленного и одинокого мужчины. Сама не ходила и девочкам не позволяла, нечего. У человека должна быть возможность побыть одному.
Стоп! Давно ли эта мысль поселилась у неё в голове? И часто ли ей случалось быть одной? Мадлен поняла – что нечасто. В родительском доме вокруг были сёстры, люди отца, а с тринадцати лет с ней всё время была Одиль. Когда она вышла замуж – всё стало ещё строже, потому что отцу и в голову не могло прийти, что кто-то из его дочерей занят чем-то неподобающим, а любой из Кресси был готов подозревать Мадлен во всех смертных грехах на пустом месте. Что это она так долго делала в суконной лавке? Что там можно выбирать? Почему задержалась на улице, неужто охранникам глазки строила? Чтоб при дворе вообще глаз не поднимала, женщину украшает скромность! И голос тоже подавать нечего, ещё не хватало, чтоб женщина – говорила, вот ещё, глупости всякие слушать.