Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)

— Савк, ты бы поаккуратней как, а? Не лез бы наперёд. Может, лучше у шалавы этой посидишь, у Фроськи? Дам я тебе подмётки, бог с ними, неси.

Это была жертва, которую переоценить трудно. Савка обнял деда, прижал к себе ставшее сразу щуплым и невесомым тело. Дед ты мой, дед, с нежностью подумал он, какой ты у меня замечательный. И сказал дрогнувшим голосом:

— Всё ладно будет, дедушка, успокойся. Тебя не поймёшь — то за одно ты ругаешься, то за другое.

— Чего понимать-то, Савк, — выдохнул дед в Савкину грудь, — живая смерть, она ведь страшна. Как матке докладать буду, если с тобой сотворится что, не в худой час будь сказано?

Савка заверил его, что ничего дурного не случится, и ушёл. А дед, оборотясь к киоту, долго осенял себя крёстным знамением. Потом, вздыхая, прошёлся по избе. Взгляд его упал на лохань. Он пожевал губами, вспоминая, нахмурился.

— Всякая гада плеваться тут будет!

Накинул шубейку и поволок лохань за порог — выплеснуть Федькин плевок.

III

До города было рукой подать — посёлок по существу примыкал к городской окраине. Савка шёл по хрусткому безлюдью поселковой улицы, с удовольствием дышал морозным воздухом и даже проехался, разогнавшись, по накатанному месту. Когда тебе всего шестнадцать лет, можно и побаловаться, плохое настроение долго не держится.

Думалось о разном, больше — о матери: видать, дед своими словами разбередил память. Мать поехала к старшей, к Нюрке, которая рожала своего первенца где-то у черта на куличках, на краю света, в Туркмении. По географии Савка в школе имел одни пятёрки. Однако край, где жила сестра, представлялся ему каким-то неправдоподобным и экзотическим, вроде прерии или пампасов, где бродят бизоны и ягуары, а за каждым деревом прячется последний из могикан.

Он тогда невыносимо завидовал матери. Но денег было только-только ей на билет да на подарки Нюркиной семье. Мать утешала: съездишь, мол, ещё успеется. Проводили её воскресным днём, пятнадцатого, а через неделю началась война, и неизвестно было, успела ли она вообще добраться до Ашхабада. Не ближен свет, как говорит дед.

Остались они вдвоём с Савкой кукарекать, переживать оккупацию. Может, и к лучшему, что матери нет. Мать женщина властная, на слова несдержанная, да вдобавок ещё в поселковый Совет избрали. А председателя Совета вон, Жмакина, который эвакуироваться не успел, немцы увезли да и повесили, говорят, в городской тюрьме. И двух самых известных врачей городских постреляли — за саботаж, говорят, за отказ сотрудничать с новым порядком. Гори он ясным огнём, порядок этот! Всех кур да поросят в посёлке повымели, коров с телятами реквизировали. Если б не дед, пропадай с голодухи.