Читаем Женщина и мужчины полностью

– О Езус… так лучше, почти ничего уже не чувствую, – вздохнула Иоанна. – Мой сыночек тоже настрадается. – Она погладила свой пупок, похожий на пробку, сдерживающую напряжение живота.

– Вам не больно? Тогда я буду сильнее надавливать. – Акушерка придвинула к себе табурет.

– Марек всегда так… переживает? – спросила Клара.

– Клара, sorry[22] за него. Он не спал ночь, на работе у него завал, я должна была рожать только через две недели, словом, все смешалось. Но он, конечно, не совсем прав. Знаешь, куда он пошел? В костел рядом! Каждый день ходит туда на мессу, у него там свой духовник… ну… исповедник. И этот исповедник, значит, его и науськал: мол, акупунктура – это суеверие. Я бы душу отдала, лишь бы не чувствовать боли, а парень не понимает. Пани Аня, долго еще? – закричала Иоанна.

– Сразу все расслабилось. Подождем еще, нужно терпение. – И акушерка стала рассказывать об осложнениях во время родов, о своей практике в Штатах, где ее научили индейскому акушерству и гаитянскому предродовому массажу. – Нужно расслабиться и не бороться с болью, пани Иоася, – советовала акушерка, покачиваясь на табурете. – Первая фаза родов – пассивная, мы можем только ждать, пока раскроется тело. Представьте себя растением: вы ждете и терпите, покоряетесь неизбежному. А вторая фаза, – она сменила уставшую руку, – вторая фаза – это зверское усилие. Вот тогда надо напрягаться, напирать с медвежьей силой: вы – медведица, вы – пума, вы боретесь за своего ребенка! Сначала – растение, потом – зверь, и только потом приходит маленький человечек, карапузик.

Последующие этапы родов у Иоанны прошли молниеносно. Розовый мальчуган выскользнул прямо на колени врачу. На лбу у него было пятнышко – след трения о родовой канал, память о скелете Иоанны. Марек, прежде чем перерезать пуповину, считал пальчики сжатого кулачка:

– Один, два, три, шесть… Нет, Иоася: один, три… – Он расчувствовался и потому сбивался.

– Да что тут считать, видно же, что пять, – сказала акушерка, передавая орущего малютку матери.


Варшава в декабре. Внизу – снежная слякоть, вверху – влажная зимняя тьма. В этом грязном туннеле снуют люди с праздничными подарками, блестящими украшениями, большими и маленькими елками. Эти елки ничем не пахнут, хотя когда-то, в детстве, они всегда пахли лесом. Дети тоже пахнут, а взрослые воняют. Может, потому, что их, взрослых, жизнь берет за шиворот и тычет носом в действительность, словно щенят в дерьмо. Таким образом люди, как и собаки, узнают, чего им следует избегать.

Яцек испытывал отвращение к жизни. Клиническая депрессия. Он укрылся ото всех в квартире и еще охотнее не выходил бы даже из своей комнаты. Осенью потерпела крах его фирма «Эрго – умные дома». Одноэтажные домики из древесины, стали и бумаги, перерабатываемой по новейшей технологии. По термическим свойствам строительный материал, получаемый из этой бумаги, превосходил кирпич самого высокого качества.

– Кому нужны ваши «умные дома» в этой стране, пан Яцек?! – говорили рабочие, когда он оформлял им бумаги на биржу труда. – Мы-то работу найдем в мгновение ока, но вы желающих купить ваши «умные дома» – черта с два найдете. Нормальные люди не хотят жить в консервных банках, как погорельцы в контейнерах.

Когда Яцек только брался за производство, он считал иначе. «Эрго» – идеальные дома для поляков: их легко собирать и транспортировать, функционируют они на солнечных батареях, долговечные и недорогие.

– В нашем климате такие дома простоят полвека, в тропическом – меньше, – убеждал он заказчиков. – Если произвести определенные переделки, можно подключить такой дом к отоплению.

Яцек не собирался становиться благотворителем, но, если товар не продается полгода, перестаешь чувствовать себя и бизнесменом. Недорогие конструкции «умных домов» мертвым грузом осевшие на складе, Яцек передал жертвам цунами в Индонезии. Нельзя сказать, чтоб это был совсем уж бескорыстный поступок: избавившись от «умных домов», можно было отказаться от недешевой аренды склада.

В полевых условиях, без подключения электричества и водоснабжения, из «Эрго» молено было соорудить довольно приличный барак. А ведь через Польшу, в особенности через польские деревни, тоже прокатилась волна цунами – алкогольного цунами. Однако пострадавшие от него предпочитали жить в своих обветшавших избах. Более предусмотрительные, например гурали,[23] строили себе жилища на века.

– Погляди. – Яцек оторвал руку от руля, указывая Кларе на двухэтажные дома, мимо которых они проезжали. – Голый камень, даже без штукатурки.

– Вероятно, на отделку им уже не хватает денег.

– Как раз нет, отделать такую избушку – пустяк, если учесть, сколько они вбухали в фундамент. Крепости себе строят, деревенская готика, смотреть страшно. А эти жалкие бетонные колонночки… Видишь? Ну кто это придумал?! Должно быть, хотелось дворцовых колонн, а это что – торчат перед дверью, как канализационные трубы…

Они ехали через Цешин в Австрию, на горнолыжный курорт, где бывали уже неоднократно и облюбовали себе пансионат в Пелзене.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза