Женщина и мужчины

Вибрирование самолета перед взлетом чем-то напоминало дрожь нетерпения – скорей бы… скорей бы оторваться от этого китайского муравейника. Одиннадцать часов в воздухе, от Пекина до Варшавы, – вот что ждало Клару в рамках зимней акции. Она купила дешевый билет Королевских голландских авиалиний. Стюардессы здесь напоминали девушек из рекламы голландского какао: высокие блондинки в голубых костюмах доярок – строгие и слащавые одновременно.

Клара заняла свое место у окна. Рядом дремал молодой мужчина. Креслом дальше толстый скандинавский турист ворчал по поводу того, что их с женой места оказались по разные стороны прохода. Клара достала блокнот в кожаной обложке, намереваясь привести в порядок свой рабочий календарь, прежде чем они взлетят и все станут готовиться ко сну. Профессор Лин просил ее оставить свободными апрельские выходные после Пасхи – будет конференция в Германии. Лин был великолепным иглотерапевтом, одним из последних в «старой гвардии», кто получил свои навыки еще до культурной революции. Он переехал в Лейпциг – поближе к своим состоятельным пациентам из Берлина и Вены. Красный маркер в руке Клары метался от апрельских выходных к числам, на которые были записаны ее собственные больные.

Каждый день она по телефону говорила с Яцеком. Он все чаще обращался к ней «любимая», «Чонок», хотя в этом было больше усилий доброй воли, нежели искренней нежности. Эмоции давались ему пока с трудом. Уменьшительно-ласкательными словами он в большей степени поддерживал себя самого, стремясь убедить, что снова способен чувствовать. Клара размышляла: остались ли у Яцека воспоминания? Что произойдет, если отрезать себя от прошлого, потерять память? Будет ли она испытывать фантомные боли подобно ампутированным конечностям? Сама она воспринимала прошлое их, в общем-то, удачного супружества как что-то наболевшее, и возвращение в него не внушало ей оптимизма. Быть с Яцеком сегодня, быть вместе – это было ее жизнью, но виделась она ей как нечто болезненное, искалеченное, неполноценное.

Их электронная переписка не была похожа на виртуозную игру в четыре руки, однако сулила надежду на возвращение к норме. Правда, Яцек не распространялся о своем самочувствии, но Клара имела возможность косвенно оценить его состояние – по количеству шуточных посланий и картинок, которые он скачивал из Интернета и отправлял ей вложенными файлами. К моменту, когда Кларе пришла пора возвращаться домой, он улучшил свои показатели на шкале юмора – подтянулся от одной шутки до трех. Нет, Клара не обманывала себя: полностью он не выздоровел. Время от времени его, как и прежде, утомляла необходимость говорить; он прерывал разговор, не закончив фразы, – то ему мешали трамваи за окном, то он внезапно вспоминал о телефонных счетах:

– Я уже не зарабатываю так, как прежде, я вынужден экономить…

– Но меня же ты любишь так, как прежде? – задиристо спрашивала она.

– Угу, – слышала она в ответ короткое подтверждение.

«Ненамного, но лучше, – отмечала Клара, – ненамного, но глубже, – вслушивалась она в типичное для депрессии неглубокое дыхание, когда человек словно весь съеживается и воздуха ему нужно все меньше. Клара надеялась на лучшее. – Три недели разлуки хорошо на нас повлияли».

Дорожные ботинки она сунула под сиденье, на ноги натянула носки из грубой пряжи со слабой резинкой, не затрудняющей кровообращение, и удобно устроилась в своем кресле, спрятав ладони в рукава свитера. Взлет задерживался, стюардесса разносила напитки. Спящий, сосед, неловко повернувшись, сбросил со столика Кларин стаканчик. Струя густого томатного сока, миновав его CD-плеер, торчащий из кармана пиджака, полилась на ее любимую сумку из оливковой замши. Клара промокнула пятна салфеткой и попыталась отмыть их минеральной водой, которую с изрядным запасом всегда брала с собой в долгие перелеты. Эти перелеты напоминали ей путешествие внутри фена – громко, горячо и сухо.

Грохот двигателей, знаменующий взлет, не разбудил виновника. Заспанные голубые глаза он открыл лишь над Монголией и, приглядевшись к испачканной сумке, облепленной салфетками, спросил со славянским акцентом:

– Ketchup?

– Yes.

– Останутся пятна, – заключил он, увидев сохнущий паспорт и влажные билеты.

– Это томатный сок. – Клара спрятала свои документы в сетчатый карманчик на переднем сиденье.

– Нубук, – потрогал он пальцами бахрому сумки. – Полностью отчистить не удастся, – еще более компетентно заявил он. – Мне жаль.

«Сказать ему: это все из-за вас? Пожалуй, не стоит, – подумала Клара, – все равно пятна не выведутся». Б уме она прикинула: лететь им вместе еще целую ночь, что само по себе утомительно, а если сидеть рядом с врагом – будет и того хуже. Она предпочла не рисковать. В подобных обстоятельствах балет взаимных любезностей – едва заметных прикосновений коленом или локтем – бывает даже полезен.

– Вы разбираетесь в кожах?

– Немного. Двух совершенно идентичных кож не бывает.

– Может быть, отдать ее в химчистку?

– Это ничего не даст. Пятно въелось в пористую структуру, и убрать его невозможно. Нубук красив, но уязвим.

– Спасибо.