Женщина и мужчины

– Знаешь, Яцусь, я обожаю историю. Я люблю свою работу – стоять на границе. Я вообще пограничный человек. Вспоминаю Дикое Поле, Берестечко и Хотин, наше рыцарство… Да наша кавалерия разнесла бы Европу в пух и прах! И что от всего этого осталось? Как Польшу знают на Западе? Как страну сантехников и нянек, бл… блин, избранная нация! Избранная для чего, я тебя спрашиваю? Для того чтоб копаться в их канализации и доставать оттуда дерьмо? Для того чтобы подтирать им задницы? Вот для чего нужны польские золотые ручки?! – Он попытался было что-то напеть, но вместо этого лишь плюнул себе под ноги. – Нет, не стоит. Не стоит даже пить, – гордо направился он к двери. – Бляди и ксендзы – вот кого у нас всегда хватает. Ксендзы и бляди – два наших главных призвания в этом мире.

Яцек оставил свою коллекцию камней в трактире и поднялся по деревянной лестнице на второй этаж. В комнату взял стакан чаю, чтобы запить таблетку. Так и не дописав SMS – «Буду завт…» – Яцек заснул.

Стоя перед зеркалом в ванной, Клара прорисовывала серую черту по краю верхнего века. Она готовилась к выходу на работу – на двенадцать был записан первый пациент. Точным движением она наложила тени. Тушью Клара пользовалась водостойкой. Ее ответы Яцеку были столь же стойкими – они не давали ему повода усомниться в ней, размыть образ честной, нелукавой женщины. Клара ни в чем не оправдывалась, мало говорила о себе – излишняя информация впоследствии непременно потребует корректировки, что-то придется уточнять и снова лгать.

– Но почему ты не хочешь на самолете? – не понимал Яцек. – Ведь так ты одним махом доберешься до Лейпцига.

– Могу же я один раз поступить не так, как всегда! Потрачу на один день больше, зато погуляю по городу. От Вроцлава идет хорошая автострада. Я выезжаю в шесть утра, а прибываю вечером…

Пока это было возможно, Клара не унижала себя уклончивыми увертками, а рисковать ей не хотелось. Она не хотела, чтобы Яцек отвозил ее в аэропорт, где она, как жена из дешевого фарса, которая прячет любовника в шкафу, будет, прощаясь, целовать Яцека и делать вид, что не знает Юлека, стоящего немного поодаль. А когда муж уедет, они вместе пойдут к самолету. И что в этот момент сказать Юлеку? Откашляться, избавляясь от ощущения неловкости, и притвориться уверенной в себе? «Ну, положим, в этот раз мне удалось бы доехать и на такси, без Яцека, – прокручивала она ситуацию в своем воображении, – но ведь по возвращении Яцек все равно будет ждать меня в аэропорту. Нет, это унизительно для всех».

Она не «перешла на сторону» Юлека – она по-прежнему между двумя, она хранит беспристрастие и достоинство. Ложь, которую она несет с собой, пока еще невелика, помещается в дамской сумочке, и это удобно. Порой Кларе даже казалось, что с тем же самым успехом она могла бы, сидя с Яцеком в собственной квартире, позвать: «Такси, такси!» – и ждать, пока появится хоть что-нибудь и увезет ее отсюда, из этого мирка между кухней и ванной.

Неожиданное возвращение Яцека из похода за метеоритами не застало Клару врасплох. Болезнь уничтожала его способность к спонтанной деятельности, но порой им руководили импульсы – приметы уходящего здоровья. Чудаковатое поведение – последний этап мыслительной активности, замедлившейся из-за депрессии. Теперь его мысли с ловкостью избегают простоты. Именно так Клара объясняла себе и его странное бродяжничество, и подарок, который он ей привез.

– Звездочка с неба, – здороваясь, он вложил ей в руку шероховатый камень.

Клара небрежно положила его на полку.

– Выбрось, – посоветовал Яцек.

Клара неподвижно стояла у стола.

Яцек взял метеорит и бросил его в мусорный пакет из фольги – вместе с лекарствами.

– Со вчерашнего дня я их не принимаю.

Кларе хотелось ехидно осведомиться: «И что же с того?» В сочельник он с театральным пафосом проглотил первую таблетку, сегодня – спектакль с выбрасыванием.

– Тебе не кажется, что лучше спросить у Павла?

– Спросить у Павла разрешения?

– Он ведь психотерапевт. Что-нибудь да знает.

– Каждый отдельный случай депрессии своеобразен, – повторил Яцек слова Павла.

– Я так не думаю.

– А ты что можешь об этом знать?

– Но у тебя хрестоматийный случай.

– Ты и представления об этом не имеешь, – поймал он ее за плечо.

– Ага, и никто не имеет. Оставь, – высвободилась она. – Ты создал из своей депрессии культ: никто о ней ничего не знает, взялась она неизвестно откуда, и ты сам решаешь, когда тебе лечиться, а когда нет! Тебе что, Господь является?

– Я и без Господа неплохо ориентируюсь, – придержал он Клару, преграждая ей проход в коридор. – Я знаю, что я чувствую.

– Проблема в том, что не знаешь, – оттолкнула она его.

Ее гнев, ее крик возбуждали его. Он провоцировал ее на вопль раздражения – того самого, от которого у нее суживаются глаза и учащается дыхание.

– В чем, в чем проблема? Меня не было две недели – и что?!

– Чего ты от меня хочешь?! – дернула она его за спортивную куртку и разорвала «молнию».