Женщина из бедного мира

А в сумерках пришел Конрад: пришел пешком, усталый, голодный, и первым моим вопросом было:

— Тебя ищут?

Конрад ответил не сразу, было заметно, что раздумывает: сказать или нет. Когда он стал объяснять, голос его чуть дрогнул:

— Ты своим женским чутьем угадала. Товарищ, который держал связь с Россией, попал на Чудском озере в руки немцев. Можно опасаться, что у него выпытают кое-какие сведения об организации. Так что нужно быть осторожным. Во всяком случае, здесь мы не можем оставаться. Надо перебраться в город. А там видно будет, что делать дальше.

Весть эта перепугала меня. В душе я давно опасалась, что все кончится провалом, но не теряла надежды: может, пронесет. Но эти слова развеяли мою надежду, я была в отчаянии.

— Ничего еще не случилось, — пытался успокоить меня Конрад. — Из любой беды есть какой-то выход, и я уверен, что выберусь из ловушки цел и невредим. Убежден, что товарищ тот слишком точных сведений обо мне не даст, хотя бы потому, что их у него нет, А так, по имени, они меня могут долго искать.

— Но ты так часто ездил из Тарту на Чудское озеро. Кто-то мог приметить, следить за тобой.

— В Эстонии очень многие ездили по этой дороге: цыгане, члены земского союза, священники, нищие, немецкие солдаты. Надо уметь подладиться, и все.

— Значит, ты маскировался, рядился в их одежду, может, даже пользовался их документами? Как же я никогда не замечала этого?

— А ты и не могла заметить, из дома я всегда уходил каков есть. Дома ничего «подозрительного» не хранил, — из-за тебя, брата и других. И вообще, чтобы вернее было. Но по дороге у меня есть хорошие товарищи, у которых найдется все, что нужно. Но мне и не требовалось полного «перевоплощения»: ни от кого бежать не приходилось.

И Конрад рассказал о своих приключениях на дороге между Чудским озером и Тарту.

Затаив дыхание, я слушала его рассказ. Он захватывал своими романтическими обстоятельствами, счастливым избавлением от опасностей. Но это не рассеяло моих опасений и страха. Я не могла поверить, что Конрад оставался совершенно незамеченным, что никто не напал на его след. Мне вспомнилась встреча с Кустой Убалехтом, я хотела рассказать об этом мужу, но промолчала, чтобы не вызывать его подозрений к себе. Лишь намекнула, сказав:

— В других местах ты, возможно, и был осторожным, но по Тарту разгуливал свободно, не скрываясь. Там-то кто-нибудь да нашелся, кто заинтересовался тобой, разузнал твое имя и где ты живешь.

— В Тарту я обычно ходил только по вечерам, а если иногда и появлялся днем, то на безлюдных улицах. Это и ты должна была бы заметить. И наконец — наконец нужно иметь смелость и уверенность. Порой от опасности лучше всего спасешься тем, что идешь ей навстречу.

Я снова впала в отчаяние. Не помогли ни утешения Конрада, ни его доброта и нежность. Меня охватывал страх. Я уже видела немецкие штыки, арест, расстрел, даже свою собственную смерть. Не могла забыться даже в объятьях Конрада. Прислушивалась к каждому шороху на улице, видела фигуры в железных касках, приближающиеся из темноты. Слезы катились по щекам, а в душе росла ненависть.

Рано утром мы отправились в дорогу. Взяли с собой самые необходимые вещи, все остальное Михкель должен был позднее привезти к моей матери. Расставание было грустное. С маленьким Антсом мне так и не удалось попрощаться, он еще спал. А с Миллой я распростилась сердечно. Я удивилась, обнаружив в этой молчаливой и вечно суетящейся в одиночестве труженице чуткую душу. И обычно неприветливый Михкель напутствовал нас ободряющими словами. Я пожелала и себе быть такой же стойкой, как эти простые люди.

— Если кто станет искать нас — может случиться, что придут, — как бы нехотя произнес напоследок Конрад, — скажите, что уехали в Таллин. Я забыл предупредить об этом вчера. А так — не бойтесь: немцы здесь долго не останутся.

Мы вышли за ворота. Кроваво-красный шар солнца поднимался над далекими лесами. Природа пробудилась от ночного сна, в воздухе тянуло сыростью и прохладой. Ветра не было, деревья стояли серьезные и задумчивые. В ветвях щебетали одинокие птицы. Повсюду печать осени.

Мне стало грустно, казалось, и Конраду жалко уезжать. Но он вскинул голову, взял меня под руку и весело заговорил. Он говорил о посторонних вещах, как бы опасаясь затрагивать обстоятельства, в которых мы очутились, и я немного успокоилась. Я была благодарна Конраду и прижалась к нему, как бы желая защитить его, ободрить, согреть.