Но с Маргит я все равно чувствовал себя одиноким, поскольку она по-прежнему держала дистанцию. Когда я пришел на четвертое наше свидание, она повела меня к дивану, расстегнула джинсы и начала делать минет. После этого, когда я попытался обнять ее, она мягко оттолкнула мою руку со словами, которые я уже слышал: «Не сегодня».
Еще через три дня она была совсем другой — ненасытной и страстной. После секса она много болтала и казалась по-настоящему влюбленной. Настолько, что я даже осмелился сказать:
— Послушай, я понимаю, что, наверное, слишком тороплю события… Но мы так чудесно провели время… Почему бы нам не сходить куда-нибудь поужинать или…
— У меня работа. И у тебя тоже.
— Но мне на работу только к полуночи, так что у нас пара часов…
— А ты действительно просто сидишь там всю ночь, пока разгружают меха? — вдруг спросила она.
— Именно так.
— Ты когда-нибудь встречался с людьми, которые тебя наняли?
— Только с угрюмым придурком, заправляющим местным интернет-кафе. Он каждый день вручает мне конверт с жалованьем.
— Посредник?
— Что-то вроде того.
— Скажи, а ты когда-нибудь задумывался о том, что на самом деле происходит в этом здании?
— Я же говорил тебе, это меховой склад.
— Ты лжешь…
Я предпочел промолчать.
Она заговорила первой:
— Только избавь себя от угрызений совести из-за того, что не сказал мне правду.
— Правда в том, что я не знаю правды. Извини.
— Зачем извиняться? Все мужчины врут.
— Без комментариев, — ответил я.
— Да хватит тебе каяться. Позволь, я угадаю: твоя бывшая жена много рассуждала о необходимости доверия в браке, о том, что без «абсолютной честности» нет «реальной основы для близости».
Пытаясь вспомнить, когда же я успел выложить ей всю правду о Сьюзан, я напрягся.
Маргит опередила меня:
— Откуда я это знаю? Ну, это всего лишь предположение, к тому же основанное на моих рудиментарных представлениях об американской морали во всей ее ханжеской изощренности.
— А что проповедует французская мораль?
—
— Да, это так. И да, я был дурак, что сделал это.
— Но ты должен был
— Меня застукали…
— Быть застуканным и сознаться — это разные вещи. Знаешь эту историю про мужчину, которого жена застает в постели с другой женщиной? Он тут же вскакивает голый, и начинает вопить: «Это не я! Это не я!»
— Боюсь, мне всегда не хватало пресловутого
— Нет, ты просто чувствуешь себя неуютно, когда приходится врать. Ты считаешь обман недопустимым с точки зрения морали… хотя это самый распространенный — и необходимый — человеческий инстинкт.
— Ты считаешь обман
— Конечно. Как же иначе мы можем лавировать среди абсурдов нашей жизни? А знаешь, какой самый большой обман?
— Разве ты не любила своего мужа?
Она потянулась за сигаретой. Я заметил:
— Ты всегда так делаешь, когда я задаю какой-нибудь каверзный вопрос.
— Ты очень наблюдательный. И да, я любила своего мужа…
— Только
— Только не говори мне, что ты способен любить кого-то постоянно.
— Я способен на что угодно ради своей дочери.
— Даже притом, что она с тобой не общается?
— Разве я тебе говорил об этом?
— Гарри, ты всегда в таком шоке, когда я высказываю предположения насчет твоей жизни… Но дело не в том, я обладаю каким-то там даром ясновидения. Это просто…
— Моя история настолько банальна и очевидна?
— Все жизни экстраординарны. И в то же время банальны и очевидны. Из того, что ты успел мне рассказать, можно составить представление о тебе и твоей ситуации. Достаточно собрать воедино обрывки твоих признаний. Но, если ты не хочешь говорить об этом…
— Так же, как и ты не хочешь говорить о том, что случилось с
— Моя дочь умерла.
— Как?
— Ты действительно хочешь услышать эту историю? — спросила она.
— Да, хочу.
Маргит устремила взгляд в окно. После нескольких глубоких затяжек сигаретой она начала говорить: