Женщина-кошка

Уже падая, Пейшенс вскрикнула, ее тело изогнулась, словно раскручивающаяся лента. Она перевернулась и приземлилась на все четыре конечности, ее крик перерос в яростное, совершенно звериное рычание, пальцы изогнулись, как когти, и она подняла глаза на Офелию, все так же стоявшую вверху, на балкончике.

– Тебя спасла Полночь! – крикнула Офелия.

Вся безумная, животная ярость, которая обуревала Пейшенс, внезапно прошла. Пейшенс почувствовала, что ее ноги и руки слабеют, и легла на пол там, где стояла.

– Но ты не одинока, дитя мое. Они спасали и других, до тебя. Посмотри, – велела Офелия, – там, на столе, рядом с тобой.

Пейшенс с трудом поднялась на ноги и подошла к столу, он был весь завален женскими портретами. Здесь были рисунки на старом пергаменте, копии, сделанные с помощью ротатора и ксерокса, картинки, вырезанные из газет и журналов, черно-белые и цветные фотографии. Пейшенс принялась их рассматривать, сперва совершенно равнодушно. Но чем дольше она их рассматривала, тем страшнее ей становилось.

– Все они такие же фелигины, как и ты, – раздался сверху негромкий голос Офелии. – «Felis» по-латыни значит «кошка», a «gyne» – женщина по-гречески. Это слово состоит из двух корней, точно так же и в тебе теперь две составляющих, как бы два существа одновременно.

Пейшенс все быстрее и быстрее перебирала фотографии. Японская деревянная статуэтка, изображающая обнаженную женщину с оскаленными зубами, удлиненными глазами и заостренными ушами. Сделанный тушью японской рисунок, на котором изображалась другая, крадущаяся сквозь бамбуковые заросли женщина. Фотографии кошачьих масок, выставленных в музее; какая-то красотка, словно сошедшая со страниц модного журнала 1950-х годов; плохая, расплывчатая фотография, на которой все же можно различить женщину: она преспокойно сидит на вершине небоскреба, а месяц сияет над ее головой как серебряная корона.

– Пейшенс, ты Женщина-кошка, – продолжала Офелия своим низким, повелительным голосом. – Но ты не первая, с кем это случилось. Такое происходило не раз. Уже много веков, даже тысячелетий происходят такие превращения.

Пейшенс, замерев от ужаса, рассматривала коричневый барельеф на крышке саркофага, это было лицо, лицо спящей кошки.

– Так ты хочешь сказать... хочешь сказать, что я умерла и... превратилась в... – Ее голос оборвался. – Господи! Ты хочешь сказать, что я потеряла рассудок...

– Ты ничего не потеряла? – крикнула Офелия. – Слабая, хрупкая, беззащитная девушка умерла. Да, это правда! Но ты посмотри, кто родился вместо нее!

– Но... что же мне теперь делать? Я ведь больше не Пейшенс Филлипс...

Пейшенс замерла: она долго, внимательно разглядывала попавшую ей в руки фотографию, а затем, словно сравнивая, перевела взгляд на женщину, стоявшую наверху, на балконе. Офелия ходила взад-вперед вдоль поручней, ее голос дрожал и срывался.

– Пейшенс, это неважно. Нет никакого противоречия между тем, кем ты была, и тем, в кого ты превратилась. Пойми это, новая правда не отменяет старой. Ты просто что-то открыла в себе. Осталось только принять это.

Пейшенс смотрела вверх, на Офелию, но ее глаза ничего не видели, она была погружена в себя. Теперь она была совершенно спокойна.

– Я умерла, – тихо повторила Пейшенс. – Я воскресла...

Она посмотрела на собственное тело так, словно никогда прежде его не видела, сжала пальцы и снова разжала, вытянула руки и пошевелила ими. Все ее движения были мягкими, тело – гибким и послушным.

Кошка!

– Ты будешь лучше видеть. Острее чувствовать запахи, – напевала Офелия, словно произнося заклинание. Ее лицо светилось от счастья. Она была рада, что Пейшенс наконец все поняла. – Четче слышать. Теперь цвета станут ярче, запахи – сильнее, звуки – громче. Абсолютная независимость. Совершенная неуловимость. Мгновенная реакция. Тебе будет казаться, что теперь ты можешь все, Пейшенс!

Пока Офелия говорила, Пейшенс прижалась к полу, напрягла все мышцы и прыгнула вверх, на балкон, схватилась за ограду балкона и перескочила через нее с такой же легкостью, с какой прежде заносила ногу на поребрик.

– А главное – теперь ты действительно можешь все! – торжествующе закончила Офелия.

Пейшенс, стоявшая рядом, снова напрягла мускулы и прыгнула – так высоко, что далее коснулась потолка, перевернулась и приземлилась невероятно далеко от того места, где только что стояла, совсем в другом конце комнаты. Она, не останавливаясь, прыгала то вверх, то вниз, с балкона на пол и опять на балкон, но даже не запыхалась. Вдруг, посмотрев вниз с балкона, она заметила, что к ней присоединился еще кто-то.

Полночь.

Пейшенс улыбнулась и снова прыгнула. May – за ней. Теперь они принялись танцевать свой кошачий танец вдвоем: скакали со стола – на стул, со стула – на балкон, подпрыгивали до самого потолка, переворачивались в воздухе и соскакивали вниз, чтобы снова прыгнуть наверх, словно сила тяжести больше не существовала для них. Наконец May сделала последний прыжок – с перил балкона на шкаф со стеклянными дверцами. Здесь кошка замерла и оглянулась на отставшую от нее, вдруг остановившуюся Пейшенс.