Голоса за ее спиной стали громче. Несколько человек выламывали дверь ее хижины, но Мидити не остановилась и не стала считать, сколько слуг магараджа отправил за ней. Она мчалась, перепуганная, с колотящимся сердцем, сквозь мангровую чащу. Она знала здесь все тропинки, извивавшиеся между высоких стволов деревьев, знала, где болотистая земля могла предательски расступиться под ногой, знала, где могли лежать, наполовину зарывшись в ил, дремлющие крокодилы и где неожиданно возникал из чащи леса один из крошечных притоков священного Ганга.
Но она никогда в жизни не осмеливалась войти в лес ночью. Она бежала сквозь чащу, лианы хлестали ее по лицу, какие-то неведомые твари шуршали, скользили и проползали под ногами, но она ни разу не вскрикнула. Ее сари цеплялось за шершавые стволы деревьев, ее босые ноги спотыкались о камни и огромные искривленные корни мангров. В какой-то момент она чуть не лишилась чувств, потому что из чащи на нее вдруг уставились два горящих красных глаза; но это оказалась всего-навсего макака, которая ухмыльнулась, глядя на Мидити, и прыгнула в переплетенные ветви деревьев.
«Сюда! Да нет же, идиот, ты что, не видишь?»
Мидити заплакала от изнеможения и ужаса, когда за ее спиной влажная земля задрожала под ногами преследователей, а впереди, прямо перед собой, она увидела мелькающие огоньки, хотя в том месте не могло быть никакого света.
«Лагерь магараджи! – в отчаянии догадалась она. – Его палатки...»
Она остановилась, развернулась и побежала в другом направлении, прочь от огней. В темноте перед ней что-то двигалось: еще более непроницаемая темнота, перед которой, как перед невидимой волной циклона, сгибались ветви деревьев. Визжали перепуганные макаки; пыль и сухие листья летели Мидити в лицо. Она зацепилась ногой за корень и упала с глухим криком, растянувшись во весь рост на земле. Падая, она бессознательно нащупала в складках шелка на груди талисман и крепко сжала в руке.
– Матерь Бонобиби, – прошептала она, чувствуя, как ее глаза наполняются слезами. – Мать моя, Бонобиби, помоги мне...
Непроницаемая тьма перед ее глазами расступилась. Мидити взглянула вперед, моргая от неожиданного света.
Перед ней стоял тигр, такой огромный и ужасный, какого Мидити никогда не видела. Его холодные, ясные глаза были цвета молодых побегов тамаринда, его лапы не уступали по толщине стволам деревьев. Тигр открыл пасть и зарычал. Белые клыки заблестели в полумраке, лес наполнился запахом кардамона и сандалового дерева.
– Кто смеет преследовать моих детей?
Это был не голос тигра. Это даже не был голос мужчины.
С трудом приподнявшись с земли, Мидити увидела, что на спине тигра сидела женщина, не менее красивая и ужасная, чем сам тигр. На ней было изумрудно-зеленое сари, отделанное золотом, ее длинные распущенные волосы были темны, как сердце циклона, с золотистым отсветом, напоминающим блеск молний. На шее ее висело ожерелье из тигриных клыков, а на плечи была накинута шкура тигра.
– Отвечай же! – приказала женщина.
Мидити открыла рот, чтобы ответить, но страх отнял у нее голос, так же как тигр пожирает крики своих жертв. Она только прижимала к груди зажатый в кулаке талисман и глядела, окаменев от ужаса, на представшее ей видение.
– Кто ты такая, чтобы противиться мне? – Женщина подняла руку, и тигр под ней напрягся, словно готовясь к прыжку.
Но тут взгляд женщины упал на сжатый кулак Мидити.
– Что это у тебя?! – воскликнула она, указывая на него.
Мидити разжала пальцы. На ее смуглой, мокрой от пота ладони блестел бронзовый талисман, клык тигра сиял, как маленькая луна.
– Мать моя, Бонобиби... – прошептала Мидити. Она осмелилась поднять глаза и увидела, что женщина пристально смотрит на нее, а тигр под ней замер неподвижно. – Мать моя, сжалься надо мной! Злой человек преследует меня, как дикого оленя.
Долгое время женщина ничего не говорила. Потом она толкнула тигра ногой, и тот сделал шаг вперед.
– Кто охотится в моем лесу? – спросила она снова, но теперь ее голос звучал спокойнее, и скрытая в нем угроза была направлена не на Мидити. – Кто убивает моих детей?
Мидити не была уверена, имеет ли женщина в виду несчастных жертв жестокости магараджи или тигров, но ей, конечно, и в голову не пришло задать такой вопрос вслух.
– Жестокий правитель Алвара, – ответила она и выпрямилась, чтобы лучше видеть женщину. – Он похищает старух и детей и делает их приманкой для тигров. Потом он убивает тигров и устилает их шкурами полы в своем дворце.
Сузившиеся глаза Бонобиби засверкали гневом.
– Он, верно, думает, что он – сам Дакшинерои, чтобы творить подобное? Что же, он получит урок...
Тигр грозно зарычал. Мидити содрогнулась от оглушительного рева, но не посмела шевельнуться, чтобы прикрыть уши ладонями. Сидя на спине тигра, Бонобиби пристально смотрела на вдову. В ее взгляде смешивались презрение и сострадание.