Обратим внимание и на другие культурные явления, не связанные с визуальной образностью. Во-первых, за год до этого, в 1915-м, М. Арцыбашев выпустил роман «Женщина, стоящая посреди», где поднял вопросы женской репутации и отношения к женщине со стороны мужчины, вступающего с ней в связь. Во-вторых, учитывая интерес Мар к мотивам сверхъестественной природы женского пола (явном, в частности, в эссе «Розы мистические», 1916), лексема «крест» может вызывать ассоциации с пьесой А. Блока «Роза и крест» (1912–1913). Сцена распятия на кресте присутствует и в романе Захер-Мазоха, известном как «Пророчица» (1883). Интерес символистов к этому тексту[617]
связан с их увлечением сектантскими практиками, экспертом по которым считался австрийский писатель. Наконец, крест может выступать в качестве символа религии как доминирующего начала, подчиняющего женщину. Неслучайно в ряде текстов Мар появляется персонификация этого начала в лице католического ксендза, благословляющего героиню на унижения («Тебе единому согрешила», «Женщина на кресте» и др.).При этом новаторство писательницы заключается в женском взгляде «изнутри» мазохистского фантазма, не просто зеркально переворачивающего «верх» и «низ», но возвращающего женскому персонажу человеческий облик: вместо «демонической», или «роковой», женщины, практически дегуманизированной и поэтому жестокой, Мар выводит ее полную противоположность; рефлексия героини не скрыта от читателя, равно как и аутоагрессивные тенденции ее поведения. Писательница детально прописывает «поток сознания» всех участников любовного многоугольника, не ограничиваясь одной-двумя точками зрения, в отличие от Захер-Мазоха или Криницкого, у которых мотивация femme fatale остается за пределами повествования, хотя и может становиться объектом рефлексии других персонажей.
Трансформация исходной мотивной структуры при заимствовании материала бывает довольно причудливой. Фабула романа Криницкого в основных «узловых точках» дублирует перипетии мазоховского текста: встретив экзотическую особу, не желающую брака, молодой архитектор вступает в отношения, сопряженные с ситуацией любовного треугольника, а затем переживает предательство возлюбленной, неожиданно уезжающей за границу. Тем не менее некоторые модификации позволяют говорить о полемической природе текста Криницкого по отношению к Захер-Мазоху. Кажется, что он начинает свой роман с того открытия, которым текст австрийского писателя заканчивается: недаром сцена флагелляции сопровождается сентенцией «Таким женщинам нужен только бич»[618]
. И любовный треугольник выстроен Криницким иначе: главный герой разрывается между двумя женщинами, олицетворяющими конфликт между разумом и животной чувственностью. Это коррелирует с ключевой для творчества Захер-Мазоха философией Шопенгауэра, концепцией «войны полов»: устами героини Криницкий высказывает мысль о единстве любви и ненависти в отношениях между мужчиной и женщиной, когда Вера Симсон убеждает возлюбленного в том, что «женщина должна быть наказана всегда»[619]. В финале этот конфликт разрешается неожиданно: покорность женщины оказывается игрой, а мужчина чувствует себя обманутым. Такой развязкой автор показывает, с одной стороны, тупиковость мазоховской концепции, а с другой — обнажает уязвимость патриархальных представлений о роли женщины.В эссе Мар «Розы мистические» говорится, что «женщина не станет искать путей без руководителя. Она не положится на собственный опыт»[620]
. Ее героини ищут некое Сверх-Я, пытаясь обрести его в служении религии или мужчине. В свою очередь, для героинь Криницкого за подобными устремлениями неизменно прячется нечто иное — легкомыслие или тонкий умысел.В результате внешне похожие тексты утверждают две противоположные идеи: у Криницкого — кризис мужественности, у Мар — изначальное стремление женщины к страданиям, поддерживаемое разными социальными институтами. Выявленное нами типологическое сходство романов позволяет прочитать их как взаимно полемические, однако, в отсутствие убедительных подтверждений генетических связей между ними, вряд ли уместно называть эту «полемику» вполне состоявшейся — или, во всяком случае, умышленной.
Проблема женского письма в статье И. Анненского «Оне»
Статья Иннокентия Анненского «Оне» — часть критического цикла «О современном лиризме» (1909), в котором критик подвел своего рода итог многолетнему изучению современной ему поэзии. Как самостоятельный текст ее необходимо рассматривать в контексте русской эссеистики первого десятилетия ХХ века, осмысляющей проблему «Гендер[621]
и творчество». Это позволит сопоставить позицию Анненского с позициями современников и увидеть особенности метода, используемого критиком при обращении с обозначенной темой.