Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Однако в статье «Оне» обнаруживаются и многие черты следования эссенциалистской традиции. Выделение фемининного и маскулинного как двух «начал» концептуализировано в самой композиции текста. Цикл «О современном лиризме», по изначальному замыслу, должен был состоять из трех частей: «Они» (о мужском лиризме), «Оне» (о женском), и «Оно» (об искусстве как таковом), однако идея третьей части так и не была реализована. Две написанные части контрастны по своему тону: ирония первой, по словам М. А. Волошина, «многих заставила сердиться»[630], тогда как пафос второй доходит от изысканного восхищения до священного трепета в финале.

Поясню, что для разговора об особенностях поэтики автора или авторов Анненский использует собственное понятие лиризма — «художественного аналога переживания, непосредственно отражающего настроения автора»[631], в котором сложным образом взаимодействуют сферы жизни и сознания, индивидуальной субъективности художника и мироощущения современников, формальная и содержательная стороны переживания[632]. Так, следуя логике эссенциализма, Анненский говорит не только о лиризме Беляевской или Столицы, но и о «женском лиризме» как цельном явлении, противопоставляя его мужскому. О характеристике женского лиризма будет сказано ниже.

Дуализм мужского и женского начал воплощен как «вовне» статьи (через ее соотнесение с главкой «Они»), так и внутри нее. Анненский начинает статью с обращения к русской песенной лирике, где выделяет два обособленных лирических персонажа: его и ее. «Он — завоеватель жизни. Она только принимает жизнь»; «он грозит или пристально думает; он глумится и иногда кается; она только тихо плачет и покорно, ласково вспоминает»[633].

Эксплицитно Анненский не устанавливает аналогии между современными лирическими голосами и голосами старой песни, однако ее можно обнаружить подспудно. В характеристике песенной героини присутствует покорность («покорно, ласково вспоминает»)[634]; далее слово «покорность» повторяется несколько раз при описании разных поэтических манер: женский голос Марии Пожаровой смягчает риторику «вкрадчивым обаянием безвластия… покорности… уступок»[635]; в стихотворении Ольги Беляевской есть «покорная горечь сознания, что добрая половина жизни ‹…› есть только безвременье»[636]; Любовь Столица «такою-то и страшна, тихая, озябшая, покорная…»[637]. Однако связь с песенной предшественницей обнаруживают лишь некоторые героини статьи Анненского, и ни один из женских «лиризмов» не исчерпывается фольклорным представлением о женственности, а описывается критиком во всем многообразии его поэтических черт.

Ирония мужского голоса из народной песни противоположна женским серьезности и простоте; ирония многократно упоминается Анненским при разговоре о современной ему лирике, и всегда в негативном контексте: она тлетворна, «кажется лишь подавленной злобой»[638]. «Читателю приятно ‹…› сопровождать О. Беляевскую в церковь, — пишет Анненский. — Я не люблю ходить туда с нашими лириками. Я немножко боюсь их философии, их метафоры, их иронии»[639]. Критика радует, что Бодлер и Гюисманс не отравили в Черубине де Габриак (Елизавете Дмитриевой) «Будущую Женщину» своей «иронической и безнадежной холодной печалью». Отсутствие «тлетворной иронии» выдает «женскость» Зинаиды Гиппиус, тщетно прячущейся за «мужской личиной»[640].

Дает ли Анненский отчетливую характеристику женского лиризма, могущую дать нам представление об авторской концепции фемининности? В процитированной выше статье «Трагедия Ипполита и Федры» он пишет:

мне Ипполит Еврипида кажется более всего тоской и болью самого поэта по невозможности оставаться в жизни чистым созерцателем, по бессилию всему уйти целиком в мир легенд и творчества или стать только мозгом и правой рукой[641];

Ипполит ненавидел женщин, потому что они казались самым ярким доказательством жизни и реальности, т. е. тем, что мешает человеку мыслить и быть чистым[642].

Антитеза маскулинного как связанного с духом и фемининного как связанного с материей прослеживается и в рассматриваемой статье.

М. А. Волошин достаточно радикально формулировал эту идею, говоря, что женская лирика «менее обременена идеями»[643]. У самого же Анненского женский лиризм лишь иногда изображается как «приземляющий». «Никогда мужчина не посмел бы одеть абстракции таким очарованием»[644], — говорится о стихотворении Гиппиус. Голос Пожаровой смягчает отвлеченную риторику «вкрадчивым обаянием безвластия»[645].