Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Он живо интересовался моими туалетами. Долго и тщательно подбирал материал для выходного костюма, обращал внимание на фасон шляп. Никогда не бывал доволен тем, что предлагали нам в магазинах. Купленной шляпе долго придавал нужную, по его мнению, форму. Ему нравились шляпы, стилизованные под первую половину XIX века. Цвет соломки, большой бант под подбородком — все это должно было точно соответствовать созданному им образу. В таких случаях мое мнение не играло никакой роли. Я бы сказала — он одевал меня «для себя». Помню такой случай. Где-то (видимо, в Ярославле) он нашел простое петушиное перо, приделал его к моей фетровой шляпе с большими изогнутыми полями и в таком виде заставлял меня носить ее. Я протестовала, даже плакала, но он настоял на своем[1314].

Художник целенаправленно стремился уйти от советских примет, от советских идеалов женственности. Такой же он изобразил свою жену — хрупкой, изящной, из другого мира, в шляпке с вуалью, так несовременно смотрящейся, — девушка из прошлой жизни, из другой эпохи («Портрет М. И. Баскаковой (первой жены художника)», 1931).

На протяжении 1920-х годов портрет жены художника, быть может, как никакая иная разновидность портрета, демонстрировал подчеркнутый и последовательный уход от современной реальности. Было ли это осознанное стремление живописцев удержать идеалы уходящей эпохи или же безотчетное желание закрыться от катастрофически быстро менявшейся окружающей жизни? Очевидно, что в каждом конкретном случае ответ был индивидуальным. Но показателен сам факт «массового» разрыва с современностью, с ее идеалами и формировавшимися нормами женственности в изображениях, обращенных к приватному пространству.

М. К. Соколов. Портрет М. И. Баскаковой. 1931

На этом фоне выделяется портрет работы И. И. Машкова. В 1923 году художник создал изображение жены («Портрет жены художника», 1923), которое резко отличается от всех вышеназванных. Героиня представлена сидящей в старомодном и дорогом кресле, на фоне мебели из красного дерева. Казалось бы, здесь мы вновь имеем дело с отсылкой к прошлым эпохам. Однако прямой, трезвый взгляд женщины, отсутствие каких-либо следов мечтательности в ее облике, уверенное предъявление себя зрителю, а также ее платье по моде 1920-х накрепко связывали изображение с реальностью. Хорошо прописанные детали антуража создавали не ностальгический флер, а обстановку дома с достатком — дома, который в риторике послереволюционного десятилетия характеризовался как «мещанский быт». Портрет репрезентировал стиль жизни женщины, а значит, и самого художника. Пройдет еще несколько лет, и в 1930–1950-х подобное изображение никого не будет удивлять, но в годы создания оно явно не соответствовало аскетичным идеалам эпохи.

И. И. Машков. Портрет жены художника. 1923. © Русский музей, Санкт-Петербург

Портрет жены И. И. Машкова перекликается по характеру изображения с его портретом неизвестной («Портрет З. Д. Р. (Дама в голубом)», 1927), выполненным четырьмя годами позже. Эту работу Машков предложил для выставки «Художники РСФСР за 15 лет», проходившей в Москве в 1933 году, однако комиссия картину отклонила. Автор доказывал, что это актуальная работа, что на портрете представлена современная «нэпка», т. е. говорил о якобы выраженном критическом взгляде на модель. Но верить художнику не приходится: женщина написана без какой-либо иронии, без тени критики или осуждения. А если поставить рядом с ним столь близкий по характеру портрет жены, становится понятно, что эти работы ознаменовали рождение некой новой тенденции, что в них звучит предчувствие иной эпохи, отчасти реставрировавшей комфорт и роскошь.