Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Сюжетно-композиционное построение латвийских женских романов инициации подчинено логике инициальных практик, т. е. сюжет движется от невинности к опыту. Все романы строятся по единой схеме. Жизнь героинь расколота надвое — в первой части в центре повествования восторженная, полная надежд гимназистка на фоне соответствующего пейзажа (чаще на фоне расцветающей весенней природы) или интерьера (в детской комнате): «Посмотри на эту синеву небес, на это милое, чудное солнце, — Надя рукой послала ему поцелуй, — на эти зеленеющие деревья с почками. Это весна, весна! Как хорошо жить на свете! Ведь самое главное только начинается. У нас вся жизнь впереди!» — опять восторженно сказала Надя[1679]; «Прохладный утренний ветерок дул в открытое окно маленькой комнаты и развевал розовые шелковые шторы»[1680], [1681]. Во второй части романов идеалы становящейся женщины подвергаются разнообразным испытаниям, во время которых она приобретает необходимый опыт, важность которого признают сами героини: «В жизни надо все испытать. Только таким путем мы можем ее познать»[1682].

Граница между детством и зрелостью, между прошлым и будущим «я» четко осознается и автором, и героиней. Для писательниц выход их героинь из дверей гимназии — это символический шаг в большой мир: «Дверь распахнулась… Все они — взрослые девушки, кто с книгами в руках или под мышкой, кто с портфелем — все они как-то сразу высыпали на улицу»[1683]. Этот шаг всегда отрефлексирован героинями: «И, словно прощаясь, и словно знала, предчувствовала она, что никогда больше не будет так встречать весну и сама она уже будет не та, а совсем другая и никогда уже больше не испытает такой радости бытия, как сегодня»[1684]. В романе Ниедре первый шаг в мир взрослых (потеря героиней девственности) символически описывается как потеря гимназического знака отличия — в данном случае это букетик фиалок: «На темно-синем школьном форменном платье отсутствовал букет фиалок. Он был сорван и, вероятно, остался в номере отеля. Паулс Витолс этого не заметит»[1685], [1686]. После ночи, проведенной с поэтом Паулом Витолом, Айна просит разрешения у начальницы гимназии вернуться в деревню. «Вы стали нам чужой, — сказала начальница, — вы теперь не воспитаница, а похожая на нее женщина»[1687], [1688].

Символичность границы может быть обозначена переходом из мира природы (детского, чистого, идиллического — и в этом смысле маленького) в мир социума, большого мира. Частотен в разбираемых романах сюжет ухода-бегства героини из мира маленького, провинциального городка в большой мир крупного города. Так поступают героини романов Ниедре, Балоде и Тасовой:

Мне казалось, что я в наморднике, ошейнике и на цепи сижу в клетке. И, как дикий зверь, рвалась я из нее. Рвалась в иной мир, к иным людям, я рвалась в мир свободный и красивый, где можно думать и чувствовать без запрета и как хочется. Я хотела устроить свою личную жизнь по своей теории. ‹…› Я думала, что где-то за этим сереньким городом, серыми людьми есть большой мир, иные люди… Я поняла, что если я хочу жить, чтобы совершить что-нибудь большое, я должна вырваться и бежать из дома[1689].

После целого ряда неуспешных попыток выстроить свою судьбу согласно идеальным, идиллическим девическим планам, героини романов Тасовой, Аренс, Ниедре возвращаются (временно или навсегда) на лоно природы или в провинцию:

Деревня и восстановила мои силы окончательно. ‹…› Здесь, на лоне природы, среди роскошных лесов, озер и полей, я поняла истинный смысл жизни… Я поняла, какое наслаждение жить ради самой жизни. Жить ради синего неба, жить ради яркого солнца ‹…› Не в такой ли жизни у природы и в здоровом труде залог истинного счастья?! Город! Я боюсь его! В его нездоровой жизни отрава![1690]

Из городской тюрьмы возвращается в деревню героиня романа «Красная ваза», который заканчивается описанием родного поселка Айны, где она остается жить с мужем и ребенком: «Она не вернется в тюрьму, из которой сбежала!»[1691], [1692]