Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

так объясняет мудрая мать Диомида причину развала соседской семьи (причины социальные). Об этом Гольдебаев еще раз скажет в «Гномах», где другой глава семьи отдает все свои силы и время на «спасение родины и династии», будучи вельможей, приближенным к царю. Третью причину можно отнести к области нравственной философии. Наделяя героиню именем Венера и отмечая ее поразительное сходство со знаменитой статуей, писатель тем самым представляет ее образцом не только женской, но и высшей Красоты, вписывая свой рассказ в контекст размышлений многих писателей и философов Серебряного века. Красота обязывает, это огромная сила. Она может давать живительную силу (например, в понимании Мережковского «красота и жизнь целостны и не разделяемы»[518]), а может и разрушить судьбу человека, стать причиной хаоса и гибели. Героиня рассказа Гольдебаева не смогла выдержать «испытания красотой» и сломала жизни как минимум двум людям — мужу и дочери, а частично и Диомиду, который боготворил эту женщину, называл ее «моя богиня». И в этом плане Гольдебаев солидарен с Достоевским, согласно которому Красота спасет мир, если она добра.

Г. Н. Боева «Мужское» и «женское» в прозе А. Куприна в свете научного дискурса эпохи

Проза Куприна, неоднократно становившаяся предметом филологического анализа, в данной статье исследуется с точки зрения взаимоотношений «мужского» и «женского» в контексте представлений о гендере, формировавшихся в начале ХХ века. Такой подход к творчеству писателя еще только начинает заявлять о себе — например, в интерпретации локуса публичного дома в повести «Яма» как «перевернутой гендерной модели» («матриархатная структура», в отличие от просто дома — «патриархальной семьи»)[519]. Поскольку взаимоотношения женщины и мужчины — сюжетная основа многих произведений Куприна, принесших ему известность, они заслуживают более пристального исследования с точки зрения гендерной специфики.

Следует определить и эстетические координаты, важные для разговора о писателе, чья литературная репутация как «рассказчика» (которую он сам поддерживал) довольно долго препятствовала «нефабульному» прочтению его текстов, позволяющему встроить их в гендерную историю и естественно-научный дискурс эпохи.

Традиционно Куприн рассматривался как реалист или «неореалист» (при разном наполнении этого понятия — в парадигмах реализма, модернизма или их синтеза)[520]. В этом контексте исследовались и его сосредоточенность на проблеме соотношения «социального» и «природного», и его пристальное внимание в этой связи к «естественному человеку», и другие сюжетно-тематические коллизии. Натурализм в купринских литературных стратегиях обнаруживался скорее попутно и часто оценочно — как «понижение» градуса реализма («ошибочные идейные принципы»)[521] в более ранних исследованиях или, позднее, как его «повышение» («проза его ‹…› реалистичная — до очерковости, до натурализма»)[522]. Во многом это было связано с маргинальным положением натурализма в историографии русской литературы[523], [524] и нежеланием компрометировать признанного классика. В 1990-е годы ситуация меняется: появляется понятие «натуралистический романтизм»[525], а сам натурализм признается важной частью литературного процесса 1888–1900-х годов[526], получая, в частности, осмысление в контексте неклассического искусства, что позволяет учесть опыт романтизма и соприкосновения с символизмом[527]. Идеи натурализма повлияли не только на творчество писателей-«бытописцев» (П. Д. Боборыкин, И. Н. Потапенко) — они актуальны для позднего творчества Л. Н. Толстого, для А. П. Чехова, всегда внимательного к «женскому вопросу», теме взаимоотношения полов, включая ее биологическую составляющую, и медицинскому дискурсу[528]. Нельзя не вспомнить в этой связи слова, сказанные о Куприне Боборыкиным, творчество которого прочно ассоциируется с натурализмом в русской литературе:

Ведь я — его прямой предшественник, и притом в литературно-художественной форме. Более сорока лет тому назад в «Жертве вечерней» не только изображена «Яма», хотя и раззолоченная, но и поставлен вопрос ребром о проституции[529].