Женщина на одно утро. Щедрость пирата

— Il sait tout. — И замолчала, запоздало осознав, что перепутала французские слова. Я смотрела на Одри, а по ее лицу вдруг прокатилось выражение такой паники, словно за моей спиной она вдруг увидела ураган или спираль убийственного торнадо.

— Что? — спросила она, но голос ее подломился от волнения, и звук вышел нечетким.

— Il sait tout, — повторила я уже намеренно, разделяя слова и расставляя ударение на каждом слове. — Il… sait… tout. Тебе от него не уйти. И, если только ты знаешь его достаточно хорошо, сама это понимаешь. Ты ведь понимаешь, да? Он отомстит за все, что ты сделала.

— Ты не можешь знать, ты ничего не знаешь! — Она испугалась резко, сильно, до дрожи в теле. Сумасшедшая, сумасшедшая, никаких сомнений — она оглянулась вокруг себя, и взгляд ее стал диким, звериным. Неизвестно, почему, но теперь она смотрела на меня как на призрак, как на ангела мщения, пришедшего, чтобы назвать час ее Страшного суда.

Неожиданно Одри закричала, а сама попятилась, отходя в глубь гостиной. Я пошла за ней, хотя внутренний голос в панике кричал, что нужно бежать. Нет, только не бежать. Бежать нельзя. Нельзя разворачиваться спиной, когда перед тобой хищник.

— Но ты же видишь — я тоже все знаю, Одри Шараф. Андре рассказал мне. Он знает абсолютно все. И про статью, и про поджег. И даже про Сережу. Тебе не спастись, — добавила я, стараясь придать своему выступлению максимальную убедительность. Одри вдруг затрясло, словно в лихорадке, и она вскинула пистолет. Все. Я доигралась. Ей теперь нечего терять, и сейчас она выстрелит. Ей все равно. Она только хочет разделаться со мной.

— Но… как? — жалобно спросила она, и в выражении ее лица промелькнуло что-то беззащитное, детское и в то же время безумное, что-то от маньяка. — Это невозможно! О господи, надо было действовать более предусмотрительно! — Одри отвернулась и принялась лихорадочно мотать головой в попытке — явно безуспешной — понять произошедшее. Она окончательно свихнулась — от страха. Внезапно Одри повернулась и бросилась ко мне. Она схватила меня за плечо одной рукой, а другую — с пистолетом — приставила к моему виску. И вдруг Одри принялась трясти меня, как набитую опилками куклу. Ее когти, как острые ножи, впились мне в плечо, и я закричала от боли. — Он убьет меня! Что же теперь делать, ты не понимаешь, чего ты натворила, идиотка? Зачем ты пришла сюда сегодня? Я тебя ненавижу, ненавижу!

Одри паниковала — и в этом было мое небольшое преимущество, во всяком случае, до того момента, пока эта чокнутая не нажмет на спусковой крючок. Дуло пистолета она с упоением вдавливала мне в кожу. Но мне вдруг стало все безразлично. Я устала бояться.

— Отпусти меня, ты, свихнувшаяся сука! — отчеканила я для разнообразия — на русском. Боль от впившихся в мои плечи когтей была ужасной, но она и отрезвляла, придавала силы. Звуки русской речи, кажется, загипнотизировали Одри. Она замерла на месте, сверля меня глазами. — Отпусти!

— Отпусти ее, наконец! — раздался голос из-за ее спины, и страшный удар кувшином по голове заставил Одри ослабить хватку. — Господи, прости! — Николь стояла и смотрела, как пошатнувшись, Одри сначала раскинула руки, а затем обернулась к кухне, одновременно приложив холодную рукоятку пистолета к месту удара. Я испугалась. Как она еще стоит на ногах? Что, если этого недостаточно, чтобы остановить ее? Но вот Одри сделала неуверенный шаг назад и споткнулась о край шелкового ковра, на котором стоял кроваво-красный диван, мой необитаемый остров.

Раздался выстрел, и тело Одри мешком рухнуло на пол. Выстрел в потолок был последним, что сделала Одри перед тем, как потерять сознание.

* * *

Когда приехала полиция, мы с Николь сидели на полу, обнявшись друг с другом, и рыдали. Неподалеку от нас, крича и брыкаясь, лежала связанная ненадежным бытовым скотчем невеста Марко, светская львица и совершенно чокнутая, больная на всю голову — для нас с Николь это было очевидно — Одри Шараф. Пистолет лежал в другой стороне комнаты. На полу валялся, засыпав паркет белым крошевом, кусок штукатурки, отстреленный Одри во время ее случайного выстрела.

— Кто эта женщина? — Это был первый вопрос, который задал мне полицейский.

— Свихнувшаяся сука, — прорычала я по-русски и попросила забрать у нее из кармана мое обручальное кольцо. Когда полицейские попытались поднять Одри, она закричала и завыла, как пойманный в ловушку койот. Она орала с удесятеренной силой, не реагируя ни на какие просьбы полиции. Звук был страшным и парализующим, даже бригада полиции застыла в немом изумлении. Так смотришь на лавину, которая летит на тебя, и ты знаешь, что оставаться на месте смертельно опасно и нужно убираться подобру-поздорову, но что-то удерживает, и ты завороженно смотришь на безумие природы, пока не накроет с головой.

Одри увезли, нас с Николь тоже. Врачи «Скорой помощи» осмотрели нас и вкололи мне что-то в плечо. Я плохо реагировала, толком не отвечала на вопросы, то и дело норовила снова начать рыдать. Шок, сказали они.