Женщина – не мужчина

Почему он дома в такой ранний час? Наверняка Фарида рассказала ему, что Дейа узнала правду. Может, он хочет выяснить, где Сара? И что она наговорила племяннице? Фарида, силясь скрыть правду, была в таком запале, что даже ничего не спросила о собственной дочери.

Дейа положила хиджаб на кухонный стол.

– Ты не хочешь объяснить мне, почему вы все эти годы нам лгали?

Халед перестал рыться в кладовке и посмотрел на внучку.

– Прости, Дейа, – тихо проговорил он. – Мы не хотели причинять вам страдания.

– А какие, по-вашему, чувства мы должны были испытать, узнав, что вы столько лет нам лгали? Вы не подумали, что это причинит нам куда больше страданий?

Дед, не ответив, отвел взгляд.

– Почему он это сделал? За что убил ее?

– Он был пьян, Дейа. Не ведал, что творит.

– Не может быть, что дело только в этом. Должна же быть причина!

– Да не было никакой причины.

– А почему он покончил с собой?

– Не знаю, внученька. – Халед достал из кладовки банку кунжутных семечек. – Остается только гадать, что было у твоего отца в голове. Вот уже сколько лет меня это мучает. Если бы я понимал, что толкнуло его на такие ужасные поступки! Если бы мог его остановить! Но для меня произошедшее в ту ночь так и осталось загадкой. Поэтому все, что я могу сказать, – прости нас. Мы с бабушкой просто хотели вас защитить.

– Вы не нас защищали. Вы защищали себя!

Он избегал встречаться с ней взглядом.

– Прости, внученька.

– Прости? И это все, что ты можешь сказать?

– Мы хотели как лучше.

– Как лучше? – переспросила Дейа так громко, что сама вздрогнула, – но продолжила: – Если бы вы хотели как лучше, то разрешили бы мне поступить в колледж! А не заставляли бы меня выходить замуж за незнакомого человека! Ведь если он будет меня убивать, все попросту отвернутся – как вы этого не боитесь? Как можете желать мне такой судьбы?

– Мы никому не позволим тебя обидеть.

– Да неправда! Вы позволяли моему отцу обижать мою мать. Здесь. В этом самом доме! Вы с тетой знали, что он ее бьет, но ничегошеньки не сделали!

– Прости, Дейа. – Опять эти бессмысленные слова. На лице у деда, когда он посмотрел на нее, была глубокая печаль. – Я раскаиваюсь, что не вступался за твою мать, – продолжил он после паузы. – Если бы можно было вернуться в прошлое! У нас на родине такие вещи всегда остаются между мужем и женой. Я ни на секунду не допускал мысли, что Адам может… мне и в голову не приходило… – Он замолчал, морщинистое лицо скривилось, словно Халед вот-вот разрыдается. Дейа никогда раньше не видела, чтобы дед плакал. – А ты знаешь, что Исра всегда помогала мне готовить заатар?

Дейа сглотнула.

– Нет.

– Каждую пятницу после молитвы джума. Она даже поделилась со мной секретным рецептом своей матери. – Он снова полез в кладовку и достал несколько баночек со специями. – Хочешь, покажу?

Дейю переполнял гнев, но Халед впервые за много лет заговорил о матери. А ей так нужны были его воспоминания о ней! Она подошла ближе.

– Когда готовишь эту приправу, самое важное – как следует обжарить кунжут.

Дейа смотрела, как он высыпает кунжутные семена в чугунный сотейник – ей было интересно взглянуть на деда глазами своей матери. Что Исра чувствовала, стоя совсем рядом с Халедом, пока они жарили кунжут? Наверное, застенчиво улыбалась и отрывисто отвечала свекру, опасаясь, что их услышит Фарида…

– Вы с мамой когда-нибудь разговаривали? – спросила Дейа.

– Она была не очень-то словоохотлива, – отозвался Халед, открывая банку с майораном. – Но иногда на нее находили приступы откровенности.

– И о чем она говорила?

– О разном. – Халед бросил щепотку майорановых листьев в ступку и принялся толочь их. – Как она скучает по Палестине. – Он высыпал толченый майоран поверх кунжутных семян. – Как ее поражает твоя любознательность.

– Правда?

Он кивнул.

– Она каждый день читала вам с сестрами вслух. Помнишь, нет? Иногда вы садились все вместе на крыльце, и во время чтения она издавала всякие смешные звуки. Как же вы хохотали! Мне редко доводилось слышать смех Исры, но в такие моменты она заливалась, как ребенок.

Во рту у Дейи пересохло.

– А еще что?

Халед открыл баночку сумаха. Коричневато-красный порошок всегда напоминал Дейе о родителях. Исра часто тушила овощи на оливковом масле с сумахом, так что те приобретали слегка малиновый оттенок. А затем выкладывала готовую массу на теплую лепешку мcахан. Любимое блюдо ее отца… От этой мысли ей стало тошно.

Халед добавил в смесь щепотку соли.

– Что именно ты хочешь знать?

Что она хочет знать? Вот так вопрос! Неужели они считают, что могут так просто от нее отделаться?

– Мне столько лет лгали! Я теперь не знаю, чему верить, что думать, что делать.

– Я и тогда считал, что надо сразу рассказать вам правду, – проговорил Халед. – Но Фарида боялась… Да мы оба боялись… Нам не хотелось, чтобы вы страдали, – только и всего. Мы стремились вас защитить.

– Я очень многого не знаю…

Он встретился с ней взглядом:

– Мы все очень многого не знаем. Я вот до сих пор не могу понять, почему моя дочь сбежала из дома, почему мой сын убил свою жену, убил себя. Не понимаю, что было в голове у моих собственных детей.