Женщина ниоткуда

Случилось все это на некоем острове
На острове, где не водились ни звери, ни птицы
А жили только мужчины и женщины
Люди там очень скучали, и вдобавок у них было мало еды
Только батат да лук
И совсем уж тоскливо жилось им зимой, когда ночи тянулись так долго
И когда был холод и нескончаемый ветер, дожди и туманы
Но однажды на остров приехал один человек
Незнакомец, похожий на вас
Никто не знал, как его зовут
Человек этот был очень странный
Могучий и рослый, высоколобый и желтоглазый, его глаза наводили страх на людей
Он был одет в пальто до пят и носил черную шляпу
Он ни с кем никогда не беседовал, а если и говорил, то таким громовым, угрожающим голосом, что все приходили в ужас
И вот как-то ночью незнакомец исчез
А в ту ночь был густой туман
В такую погоду никто никогда не выходит из дома, люди боятся упасть со скалы и погибнуть в море
Но вдруг жители острова услышали крик
Все узнали голос того незнакомца
Этот голос терялся где-то в тумане, и еще им почудились чьи-то шаги
Звуки тяжелых, неспешных шагов на улочках – топ-топ-топ
А наутро, едва лишь растаял туман
Все увидели в поле корову
Красивую, черную и дородную
Вот так: незнакомец превратился в корову
И на острове вдруг появилась корова
Люди вмиг позабыли о страхе
Попросили корову давать молоко, и их дети стали пить молоко
Вот и всё
Но теперь всякий раз, как туман накрывает остров, кто-нибудь исчезает бесследно
А наутро, глядишь, появилась корова
Так что будьте поосторожней и берегитесь тумана – вы ведь тоже нездешний

Мистер Кио покачал головой: «Ну вы и фантазерка!»

И на мгновение его зеленые глаза стали желтыми, точно такими, как у коров.

Я впервые пришел в их церковь. На самом деле церковью это не назовешь – просто помещение в полуподвале небольшого домика с садом, в центре деревни. Спускаешься на несколько ступенек, и перед тобой массивная двойная дверь, сквозь которую, несмотря на толстую обивку, пробивается изнутри музыка – смутные звуки пианино и поющие голоса. Отворив дверь, я услышал голос Джун. Она стояла на чем-то вроде эстрады, в окружении девочек, ее ровесниц, хотя все они были ниже ее на голову. Справа от них за пианино сидел пастор, он играл немного тягучую и печальную, но ритмичную мелодию, а девочки размеренно хлопали в такт.

Джун пела по-английски «Nobody knows but Jesus»[19], я знал слова этой песни. У нее был ясный, чистый голос – не пронзительный, какой бывает у детей, а звучный и такой проникновенный, что меня пробрала дрожь. Я остался стоять в дверях, хотя люди в последнем ряду потеснились, чтобы дать мне место на скамье. Но я не мог шагнуть вперед. Что-то мешало мне войти внутрь, как будто я не имел на это права. Как будто меня могли в любой момент узнать, попросить выйти и мне больше не было бы доступа в эту церковь. А может, это препятствие таилось во мне и я сам был не в силах шагнуть вперед. Так и стоял, привалившись к косяку и не давая двери закрыться, чтобы чувствовать холод с улицы, а не дышать нагретым воздухом помещения, пропитанным запахами людского обихода – сыромятной кожи, дерева, стираного белья, потных тел, – вызывавшими у меня отвращение.