Женщина - половинка мужчины

Прямо перед домом с помощью лопаты и каменной трамбовки я сделал небольшую ровную площадку. Площадка, окруженная заросшим травой пустырем, ярко блестела в солнечных и лунных лучах и казалась мне поверхностью драгоценного камня. После ужина я мог выходить во дворик и предаваться размышлениям.

В день свадьбы в поселок человек из провинции Аньхой привез на велосипеде утят на продажу. Она купила четырех и принесла их домой прямо в руках.

— Вот было бы здорово, если бы все дали приплод, — сказала Она. В тот день у Нее было радостное настроение.

А жена Немого философски заметила:

— На этом складе, где вы будете жить, наверное, крыс полно. — И принесла нам совсем еще маленького котенка — серого в белую полоску и очень веселого. Так семья наша сразу стала большой: пищали утята, мяукал котенок, зверята суетились в поисках еды и играли во дворике, который я сделал. Наверное, привыкая к новой жизни, я чем-то был похож на них.

Но Ее сдержанность, какой-то неестественный смех, скрытая за ровным поведением тревога разрушали ощущение счастья. Я испытывал унижение, остро чувствовал наше неравенство. Это и есть счастье? Неужели оно только в том, чтобы лучше питаться, жить в лучших условиях? Я старался больше читать, но не мог сосредоточиться. Я потерял даже то душевное равновесие, которым обладал, когда был одинок.

Она все время возле меня. Горда и независима. В этой борьбе Она чувствует себя свободно — как опытная самка в игре с самцом. Она ждет, когда я приду подчинить Ее. Но наступал вечер, и я понимал, чувствовал, знал: необходимую для этого силу я утратил.

Может, это связано с настроением, обстановкой? Может быть, что-то с психикой? Пока Ее не было дома, я аккуратно заклеил другим газетным листом эту фотографию с горой трупов. Я придумал, что под новым одеялом спать жарко, и заставил Ее одеяло поменять. Трупов и тракторов больше не было. Что еще? Я с замиранием сердца ждал следующего раза…

Прошло несколько дней, как-то ночью Она, взяв мою руку в свою, направляла меня; рука моя, как бумажный кораблик, пустилась в робкое плавание. Океан тепла. Из глубины, со дна океана к поверхности поднималась дрожь, легкий трепет. Но в мозгу вдруг застучало: где-то есть белоснежные, покрытые туманом горы; есть новые земли, где свежий и чистый воздух; есть ниспадающие завесы водопадов; есть трепещущий цветистый мотылек, — все слилось в моем сознании. Ни одного ощущения, которое можно выразить словами. Половодье, ломающее все границы. Два не имеющих оболочек, перетекающих друг в друга комка живого вещества. Все ощущения берут начало где-то в солнечном сплетении. И оттуда электрические волны расходятся во все стороны…

Я почувствовал, как в моей голове нарастает боль.

Она легко тронула меня.

— Ты нездоров? — Она вздохнула.

— Не знаю… — Я потер пульсирующие виски. — Раньше… я не знаю…

Она зашевелилась, приподняла край одеяла, под которым было жарко, как в парилке. Стало прохладнее, и я почувствовал себя лучше.

— У тебя раньше правда никого не было?

— Правда. — Я глубоко вздохнул. — Правда не было.

— Это потому, что ты был болен и не мог лечиться?..

— Нет. — Я оправдывался, как подозреваемый на следствии. — Нет. Просто потому, что не было условий, не представлялось случая…

— А тогда? — Она колебалась. — Мне не хотелось бы об этом говорить, но тогда, в тот раз — восемь лет назад?..

— Восемь лет назад?.. — Я не знал, что сказать. Не мог собраться с мыслями. Но даже собравшись с мыслями, как я Ей объясню? Ведь даже для себя я толком ничего не уяснил.

Приподнявшись, я сел и взял со стола папиросы.

— Мне тоже, — сказала Она вдруг.

Ослепив, вспыхнул в темноте огонь. Потух. Остались только две мерцающие звездочки.

Выкурив папиросу до половины, я медленно проговорил:

— Думаю, в целом все из-за того, что я очень долго жил под гнетом, был раздавлен.

— Гнетом? Каким еще гнетом? — Она шумно затянулась и с силой выдохнула дым.

— Я хочу сказать, что долго пришлось терпеть, сдерживаться.

Она усмехнулась:

— У тебя всегда так много слов!

— Это верно, — я попытался продолжить свои оправдания. — В лагере, сама знаешь, о чем все говорят, когда по вечерам делать нечего. А я себя сдерживал, старался не думать об этом, размышлял совсем о другом. Да и в общежитии, когда все языками трепали, я книги читал, думал над разными вопросами… так и привык, притерпелся. А времени прошло вон сколько, сила и ушла. — Я не выдержал и добавил: — Может, она еще восстановится.

— А что тебе дали размышления? Что дало твое вечное чтение? Зачем вообще нужны все эти чтения-размышления?..

— Но ведь голова у человека для того, чтобы думать. Неужели мы и дальше будем жить в темноте? Неужели в нашем государстве ничего не изменится?..