Женщина - половинка мужчины

— Так тебе и надо! Зря ты не утонул. Вот утонул бы — устроили бы в твою честь траурный митинг. Да еще признали бы тебя коммунистом!.. Подвиг он совершил! А кто-нибудь тебе хоть доброе слово сказал? Странно, что еще никто не заявил, что ты хотел эту дыру расширить! Тебя, видно, жизнь мало била…

Под ее руками кожа потеплела, порозовела. У меня возникло ощущение, будто я парю в небесах на облаке. Я совсем расслабился. Ее лицо ускользало куда-то, улетало, как волшебный воздушный змей… Как хорошо, когда в доме есть женщина! А что говорила она? «Как хорошо, когда в доме есть мужчина»! Нет, на самом деле она что-то говорила насчет «товарищества из двух единоличных дворов». Мысли мои путались, я тихонько засмеялся.

— Ты чего смеешься? По-твоему, я не права? — Она шлепнула меня по щеке. — У! Поглядел бы на себя. Лицо до сих пор как лед… Давай я его у себя на груди погрею.

Она расстегнула пуговицы ночной рубашки и распахнула ее. Перед моими глазами возникли два белоснежных цветка лотоса. Белоснежные цветы с ярко-красной точкой в центре. Цветы тихо покачивались на глади чистого водоема. Они были крупнее, нежнее и прекрасней тех, что я хранил в своей памяти.

Как это удивительно! Я вдруг почувствовал то, чего не знал прежде. Это любовь? Я притянул ее к себе и крепко сжал в объятиях…

— Вот ты какой на самом деле! — Ее голос доносился словно откуда-то из-под воды, со дна озера.

— Да… я и сам не знал… — Я засмеялся. Смех был мучительным и восторженным одновременно, от него, как от судороги, перехватывало горло. Я смеялся — чем дальше, тем громче, мое тело сотрясалось, на глазах выступили слезы.

— А ты можешь… еще? — До меня снова откуда-то издалека доплыли звуки ее голоса.

— Могу! — сказал я свирепо.

Глава V

1

К середине октября рис был полностью убран. На затесавшемся среди солончаков лугу вдруг выросло более десятка высоченных стогов. Эти золотые исполины были видны издалека и напоминали древние постройки из камня, поставленные посреди гладкой равнины неизвестно для чего. Днем казалось, что стога облицованы полированным камнем — так они ослепительно блестели на солнце. Вечером стога преображались, на них играли мягкие красноватые отблески заката, превращая их в летящие облака, которые постепенно исчезали в вечерней мгле…

В тот день воздух был прозрачным. Легкие облака плыли по небу. Светило яркое и теплое солнце. Наверное, потому и сам я ощущал необыкновенную легкость.

— Мой дорогой пастух, я чувствую, что ты изменился, — вдруг проговорил Вороной, на котором я ехал. — В ударах твоего кнута я чувствую силу, как и в твоих ногах, которые обхватили мои бока. В крови у тебя кипит свобода. Ты стал ближе к другим творениям природы, а значит, сделал шаг вперед.

— Все так, — сказал я. — Поэтому я и решил уйти. Да, уйти! Мне необходимо движение, я хочу сбросить все путы, которые мешают моему телу. Фейербах, например, когда слишком долго прожил в глуши, в деревне, понял, что его мысль перестала двигаться. Мне нужен простор, я должен многое увидеть своими глазами!

— А здесь тебе простора мало? — Вороной перескочил через какую-то канаву. — Посмотри, какое здесь высокое небо, какая бескрайняя степь, какая прекрасная дикая природа…

— Тебе этого просто не понять! Я пойду туда, где много людей! Я должен слышать людские голоса, я должен поделиться своими мыслями с другими.

— Хорошо. Но как тогда быть с твоей женой? — Вороной поднял голову.

— Я как раз сейчас думал, что мне нужно разводиться. Во-первых, я не могу врать и морочить ей голову. Во-вторых, мы уже не сможем до конца избавиться от пренебрежительного отношения друг к другу. Ладно, хватит об этом. Давай-ка лучше поскачем побыстрей! Слышишь, как поет ветер. Если закрыть глаза, можно представить, что мы летим. И что ты мой небесный конь!

С тех пор как я из «полмужчины» превратился в «целого» и нормального, с тех пор как я перестал быть уродом, в моей душе понемногу разгорался странный огонь. Все чаще мне приходила мысль, что все прошлые мои поступки, включая и то, что я извинял ее и прощал ей все, — отнюдь не результат моего воспитания, образования, культуры, философского отношения к жизни, а просто трусость, трусость мерина. Позорная трусость. Я стал жить нормальной семейной жизнью, жена окружила меня уютной домашней атмосферой, явно желая, чтобы я растворился в ней. Но мне уже хотелось все это разбить вдребезги… Раньше я мечтал о недоступном. Теперь, получив запретный плод, отказываюсь от него. Хотел с головой уйти в семью, когда у меня ее не было, а теперь рвусь из нее в широкий мир…

Ее плавные движения, сладострастные стоны, осторожные пальцы, ласковый голос… С другими она тоже вела себя так? И другой, лежа с ней, тоже получал удовольствие?

— Чтобы мы с тобой были квиты, можешь переспать с другой женщиной, — чуть слышно сказала она.

— Я же не ты! — перебил я ее. — Это ты можешь пойти с кем угодно.

— Тогда чего же ты хочешь? — Она делала робкие попытки меня разжалобить.

— Ничего, — холодно отвечал я. — Мы никогда не сможем с тобой нормально жить, и лучше поскорее разойтись.