– Это было где-то в Пенинсуле. Я не обращала внимания на дорогу. Для меня все слилось, как в путешествии Эйнштейна.
– Путешествие Эйнштейна?
– Ну, когда вы едете мимо какой-нибудь далекой звезды, пространство для вас как бы скручивается.
– Так где же в Пенинсуле?
Она стала отчаянно мотать головой, как это делают с часами, чтобы они пошли.
– Не могу вспомнить. Все эти маленькие городишки слились для меня в один. Я не могу отличить один от другого.
– Как выглядел этот дом?
– Он был очень старый, двухэтажный… нет, трехэтажный. На нем были две маленькие круглые башенки, по одной с каждой стороны.
Выпрямив большие пальцы рук, она наглядно показала, как стояли башенки.
– Какого цвета был дом?
– Кажется, серого. Среди деревьев он казался каким-то серовато-зеленым.
– А что за деревья росли там?
– Дубы, – ответила она. – И несколько пиний. Но главным образом дубы.
Я немного помолчал.
– Что еще вы можете вспомнить об этом месте?
– Это – все. Вы же знаете, я вовсе не была там, я была где-то около Арктура и глядела вниз на Землю. Ах, да, там была собака, она бегала под деревьями. Господи боже, у нее был прекрасный голос!
Она тут же изобразила лай.
– Собака была из этого дома?
– Не знаю. Думаю, что нет. Я только сейчас вспоминаю, что она вела себя, как потерянная. Это может вам помочь?
– Не знаю. Какой это был день?
– Кажется, воскресенье. Я ведь говорила, что мы уехали из Сакраменто именно в воскресенье.
– Не очень-то много за пятьдесят долларов.
Она смутилась и испугалась, что я заберу деньги обратно.
– Если вы хотите, то можете воспользоваться мной.
Не дожидаясь ответа, она встала и сбросила с себя розовое одеяло. У нее было молодое худощавое тело с узкой талией и высокой грудью. Но на руках и бедрах были синяки, похожие на следы тяжелой работы. Оказалась она рано повзрослевшей девушкой.
Она посмотрела мне в глаза. Не знаю, что она там увидела, но проговорила:
– Ал был немного груб со мной. Вообще он был какой-то дикий после всех тех лет, проведенных в тюрьме. Мне кажется, вы не хотите меня, да?
– Да, спасибо, у меня был очень трудный день.
– Так вы не возьмете меня с собой?
– Нет.
Я дал ей свою визитную карточку и попросил сообщить мне, если она вспомнит что-нибудь еще.
– Сомневаюсь. У меня голова, как решето.
– Или если вам понадобится помощь…
– Мне всегда нужна помощь, но вряд ли вы захотите снова услышать обо мне.
– Думаю, что захочу.
Она положила мне на плечи руки, поднялась на цыпочки и подарила мне печальный поцелуй.
Я вышел, положил смятое объявление Стэнли в книжку с зеленой обложкой и бросил ее в багажник машины. Потом поехал к себе домой в Западный Лос-Анджелес.
Перед тем, как лечь спать, я позвонил в свою службу информации. Арни Шибстед оставил для меня сообщение. Человек, чье тело я нашел в доме Стэнли Броджеста, оказался заключенным, бежавшим из тюрьмы Фолсом, его имя – Альберт Свитнер. На его счету было около десятка арестов. Впервые его арестовали в Санта-Терезе.
Была глубокая ночь, вернее, уже начиналось утро. С помощью внушительного глотка виски я попытался снять напряжение прошедшего дня и отправился спать.
Мне приснилось, будто я должен куда-то очень быстро приехать. Но когда я сел в машину, оказалось, что у нее нет колес и даже руля. Я сидел в ней, как улитка в раковине, и дожидался, когда наступит утро.
Свет, проникавший сквозь маркизы на окнах спальни, стал почти белым и разбудил меня. Я немного полежал, слушая звуки утра. Уже щебетали птицы, потом в их нестройный хор влились крики соек, пикировавших на мое окно.
Мне следовало забыть про соек. От их хриплых напоминаний о себе мне стало холодно. Я откинул простыню, встал и оделся.
В кухонном шкафчике у меня осталась последняя банка с арахисом. Я высыпал орехи за окно и подождал, пока во двор не слетелись сойки. Их появление было похоже на падающий на землю синий всполох, и утренний мир, наконец, встал на свое место.
Но главной части в нем недоставало.
Я побрился, вышел позавтракать и снова принялся за свои дела.
Не доезжая до Санта-Терезы, ближе, чем ожидал, я увидел вчерашний пожар. Горело между гор с южной и восточной сторон. Сами горы, обрамленные языками пламени, казались черными. Но та масса воздуха, которая, видимо, пронеслась за ночь от моря к горам, не дала огню распространиться на город и постройки на побережье.
Ветер все еще дул с моря. Когда шоссе вплотную приблизилось к океану, я увидел белую пену на верхушках волн и на берегу и услышал грохот прибоя.
Я остановился около приморского дома Армистедов. Прилив был еще высок, волны с шумом набегали на мокрый песок и разбивались об опоры, на которых стоял дом. Я позвонил в заднюю дверь, к которой вел пандус.
Дверь открыла Фрэн Армистед, одетая в мужскую пижаму. Лицо ее было сонным, а волосы напоминали взъерошенное оперение.
– Я где-то видела вас, – сказала она без особой радости.
– Арчер, – напомнил я ей. – Я пригнал вашу машину, а затем мы вместе удирали от пожара.
– Ах, да, конечно. Это довольно весело – удирать от пожара, не правда ли?
– Может быть, в первый раз. Ваш муж дома?
– К сожалению, нет. Он ушел очень рано.