Она пыталась продолжать играть трагическую роль, но в ее словах не было ни искренности, ни убедительности. Чувствовалось, что она переигрывает. Я вспомнил, как лживо она описала своего отца.
– Думаю, что все эти пятнадцать лет вы знали, что ваш муж мертв и похоронен.
– Это неправда!
Чувствовалось, что она анализирует каждое свое слово.
– Предупреждаю вас, что если вы сделаете такого рода публичное заявление…
– Все это останется пока между нами, миссис Брод-жест. Не нужно начинать со мной войну. Я знаю, что в тот вечер вы поссорились с мужем, а когда он ушел, последовали за ним.
– Как вы можете это утверждать, когда все было совсем не так?
Она играла в игру, в которую играют все виновные: задавала вопрос в ответ на вопрос, пыталась играть истиной, как воланом для бадминтона, надеясь, вероятно, в один прекрасный момент вовсе его потерять.
– Откуда, между прочим, вы получили эту сомнительную информацию? От Сьюзен Крэндел?
– Отчасти от нее.
– Вряд ли она может быть надежной свидетельницей. Из ваших слов можно заключить, что она находилась в весьма расстроенных чувствах. А в то время ей было не больше трех-четырех лет, Так что все это может оказаться плодом фантазии, не совсем здоровой фантазии.
– Трех-четырехлетние дети многое помнят, многое слышат и видят, У меня есть доказательства, что она была в «хижине» и слышала выстрел. А может быть, и видела убийцу, Ее рассказ сходится с другими сведениями, которыми я располагаю. Этим и объясняется ее нервное возбуждение.
– Значит, вы допускаете, что она не в себе?
– У нее был шок. Кстати, о шоках. Вполне возможно, что и Стэнли был свидетелем убийства.
– Нет! Он не мог быть!..
Тут она задышала глубоко и часто, словно пыталась догнать и поймать вылетевшие у нее слова.
– Откуда вы знаете, если вас там не было?
Я была дома со Стэнли.
– Вряд ли. Я думаю, что он побежал вслед за вами и видел, как застрелили его отца. Всю остальную жизнь он пытался забыть это или доказать себе, что это был лишь дурной сон.
Теперь Элизабет стала говорить со мной, как адвокат, который сомневается в честности своего клиента:
– Чего вы хотите от меня, денег? Я разорена!
Она замолчала и посмотрела на меня глазами, полными отчаяния.
– Не говорите Джин, что мне нечего ей оставить, иначе я больше не увижу Ронни.
Я считал, что она неправа, но не стал спорить.
– Кто разорил вас, миссис Броджест?
– Не желаю говорить на эту тему.
Я взял со стола визитную карточку Брайана Килпатрика и показал ей.
– Если кто-то вымогает у вас деньги, то сейчас вы имеете возможность прекратить это.
– Я сказала, что не желаю это обсуждать! Нет никого на свете, кому я могла бы доверять. С тех пор, как умер мой отец, никого нет.
– И вы хотите, чтобы это продолжалось?
Она с горечью взглянула на меня.
– Я даже не хочу, чтобы продолжалась моя жизнь, И уж тем более этот разговор.
– Я тоже не получаю от него большого удовольствия.
– Тогда уйдите отсюда. Закончим это.
Элизабет схватилась за ручки кресла с такой силой, что суставы побелели. Потом она встала, и я убрался из палаты.
Я не был готов оказаться лицом к лицу с мертвецом. Найдя дверь на пожарную лестницу, я стал медленно спускаться. Бетонные ступеньки с железными полосками перил, заключенные в каменный колодец без окон, напоминали часть тюремного здания, грубого и вечного. На полпути к первому этажу я остановился и попытался представить себе Элизабет Броджест в тюрьме.
Возвратив Ронни его матери, я хотел выйти из игры. Но дело осталось незаконченным, и это мучило меня. У меня не было никакого желания привлекать к ответственности Элизабет Броджест за убийство мужа.
С возрастом чувство мести у меня притупилось. Я старался по возможности не ломать жизни людей. Не было сомнений, что жизнь Лео Броджеста немногого стоила, к тому же убит он был очень давно. Даже по закону эту женщину можно было обвинить лишь в непредумышленном убийстве.
Что же касается остальных убийств, то непохоже было, что у Элизабет была причина убить собственного сына или возможность убить Альберта Свитнера. Я старался внушить себе, что мне не стоит беспокоиться о том, кто убил их, но безуспешно. В этом деле чувствовалась своеобразная симметрия. Раздумывая над всем этим, я, незаметно для себя, спустился в неестественно зеленый коридор, в конце которого доктор Силькокс консультировался со своими мертвыми свидетелями.
Я прошел через его кабинет и открыл облицованную сталью дверь в морг. Останки Лео Броджеста лежали под ярким светом на металлическом столе. Силькокс зондировал череп. Красивый абрис последнего был единственным подтверждением того, что при жизни Лео имел приятную наружность. Кесли и молодой следователь Первис стояли в тени у стены. Я подошел к столу.
– В него стреляли? – спросил я.
Силькокс оторвался от работы.
– Да, я подтвердил это.
Он взял пулю и протянул мне на открытой ладони. Похоже, оружие было двадцать второго калибра.
– А в каком месте она вошла в череп?
– Вряд ли она вошла в него. След пули виден в нижней части черепа. И вряд ли выстрел оказался фатальным.
Блестящим концом зонда он показал мне метку от пули на черепе.