— Это нельзя назвать убийством. Он должен был умереть! Это был безнравственный человек, обманщик и прелюбодей. От него забеременела Марта Никерсон, а обвинили в этом моего мальчика. С тех пор Фредерик уже не был самим собой.
Бесполезно было спорить с ней. Она принадлежала к тем параноидным типам, которые оправдывают свои поступки тем, что обвиняют во всем других людей. Она как будто впитала в себя всю злобу и неистовство внешнего мира.
Я подошел к телефону и вызвал полицию. Не успел я положить трубку, как Эдна Сноу выхватила из ящика кухонного стола широкий нож и стала приближаться ко мне какими-то танцующими движениями, словно под музыку, которую никто, кроме нее, не слышал.
Я схватил ее за локоть. В ней была какая-то пружинящая сила, которая проявляется в каждом человеке в моменты отчаяния. Но вскоре она обессилела, и нож упал на пол. Я связал ей руки и продержал ее связанной до приезда полиции.
— Из-за вас теперь мне будет стыдно перед соседями,— с отчаянием сказала она.
Но всего один человек видел, как патрульная машина отъехала от их дома и окунулась в коричневые воды. Фред и его мать сидели сзади за решеткой.
Вслед за ними и я уехал в город, раздумывая о том, как часто в наше время бедность становится причиной трагедии. Однако компании следователей и стенографистов в полиции я дал более простое объяснение.
Мое заявление было прервано звонком невесты Брайана Килпатрика. Он застрелился в своем кабинете.
Портфель с деловыми бумагами и оружием Элизабет Броджест, который я отнял у Брайана, так и остался в багажнике моей машины. По сей день эти документы не опубликованы, хотя многие факты всплыли на суде над Эдной Сноу.
Когда опустилась ночь, Джин, Ронни и я выехали из города.
— Вот и все,— сказал я.
— Это хорошо,— заметил Ронни.
Его мать вздохнула.
Я надеялся, что на самом деле все закончилось. Надеялся, что жизнь Ронни не будет похожа на жизнь его отца и что ему уже удалось избежать этого замкнутого круга. И еще я желал мальчику иметь хотя бы небольшие провалы памяти.
Словно прочитав мои мысли, Джин наклонилась и положила мне на шею свою прохладную руку.
Мы ехали по коричневому потоку воды, все еще несущему вниз следы пожара, направляясь сквозь дождь на юг,
Уильям Айриш
Женщина-призрак
Глава 1
Вечер был молод, как и он. Но вечер был мягким, а он — раздраженным. Вы заметили бы это за несколько ярдов по выражению его лица. Это было раздражение, которое иногда часами не покидает человека. Ему было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Это было после ссоры и послужило началом всей истории.
Спокойный майский вечер. Час, когда половина города — те, кому нет тридцати,— поправляет волосы, прихорашивается и спешит на свидание. А другая половина города в этот час пудрит носы и спешит на тд же самое свидание. Куда бы вы ни заглянули в этот час, вы всюду увидели бы пары. На каждом углу, в каждом ресторане и баре, в аптеках и вестибюлях отелей, под всевозможными уличными часами и в любом доступном и еще не занятом другой парой месте. Пары — кругом, но кое-кто еще стоит в одиночку, и всюду одни и те же разговоры: «А вот и я. Ты давно ждешь?», «Ты очень мило выглядишь. Куда мы пойдем?»
Таким был этот вечер. На западе багровело небо; оно постепенно темнело. Начали загораться неоновые огни. Одинокие прохожие пытались на ходу флиртовать с такими же одинокими прохожими, но противоположного пола. Гудели машины, все куда-то спешили. Воздух был необычайным, он казался опьяняющим, как шампанское, и ароматным, как духи Коти. Даже если вы не замечали этого, воздух ударял вам в голову. Или, возможно, хватал за сердце.
А он шел и мрачно смотрел перед собой'. Люди удивленно шарахались от него и думали, что он рехнулся. Но он не был больным. Это можно было понять, присмотревшись к его походке и цветущему лицу. И, конечно, нельзя было подумать о его тяжелом материальном положении. У него была настолько роскошная одежда, что она не вызывала никаких сомнений на этот счет. Если ему и перевалило за тридцать, то не так уж давно. И он не был некрасивым. Если бы вы увидели его, то сказали бы, что он симпатичен.
Он шел, опустив голову на грудь и сжав губы. Пальто было расстегнуто, и при каждом его шаге полы развевались, как паруса. Шляпа едва держалась на затылке, а, каблуки еле слышно стучали о землю.